– Ему поручено добиваться примирения между мной и Екатериной, – сообщил вечером Генрих. – Он не сказал этого прямо, но это подразумевалось. Что ж, ничего у него не выйдет! – И король безрадостно усмехнулся.
На следующий день Томас Болейн с встревоженным видом пришел в покои Анны.
– Этот Шапуи умен, – предостерег отец, – уже дал понять членам совета, на чьей он стороне, и боюсь, этот человек может доставить нам проблемы. За его спиной мощь императора и Испании. Будьте осмотрительны.
В октябре двор вернулся в Гринвич, и Анна удалилась в Дарем-Хаус, для компании прихватив с собой мать. Хорошо было провести некоторое время вдали от двора и к тому же получить передышку от ссор с Генрихом из-за Уолси, однако Анна беспрестанно переживала: что же там происходит в ее отсутствие? Найдет ли кардинал способ перемудрить свою противницу? И что затевает этот новый посол Шапуи? Как обычно, Анна скучала по Норрису, хотя и продолжала сердиться на него за приветливость к Уолси в Графтоне. После этого она демонстрировала Норрису холодность и теперь жалела об этом. Лучше уж находиться при дворе, а не прозябать тут, поддерживая скучные разговоры о вышивке с матерью и своими девушками!
Но редко что бывает напрасно: в поисках красных и голубых шелковых нитей Анна обнаружила, что шкатулка, где она хранила некоторые любовные письма Генриха, оказалась пуста. Замок был сломан!
Она опросила слуг, которые оставались в доме в ее отсутствие, но все они пришли в замешательство, и ни один не мог припомнить, чтобы в доме появлялись незнакомцы или были замечены следы вторжения посторонних.
Когда вечером приехал Генрих, Анна сообщила ему о пропаже писем.
– Наверное, кто-то украл их, – сказала она, думая об Уолси. – Кто мог это сделать?
Король нахмурился:
– Кардинал Кампеджо, я подозреваю. Возможно, кто-то из его людей заплатил кому-нибудь за отыскание свидетельств, что мы вели преступные разговоры, как это любят называть в церковных судах. Мне не нужно напоминать вам, дорогая, но подобное может плохо сказаться на моем деле.
– Я знаю, что Церковь развращена, но неужели кардинал опустился бы до кражи?
– Если речь шла о возможности добыть подобные улики, то да. Нам с вами известно, что на нас нет греха, но любой, кто прочел бы украденные письма, мог прийти к другим заключениям, если это отвечало бы его целям. Если с ними ознакомится Климент, тогда надежды на его решение в мою пользу мало.
Анна содрогнулась. Ужас! Только представьте, консистория кардиналов исследует письма, выносит на свет ее интимные секреты и делает неверные выводы! Еще страшнее было думать о последствиях.
– Нельзя терять времени! – Генрих поднялся и вызвал гонца. – Передайте сообщение доктору Гардинеру. Пусть пошлет солдат в Дувр перехватить кардинала Кампеджо! Следует немедленно обыскать его багаж, даже седельные сумки. Объясните ему, что украдены письма, принадлежавшие леди Анне, и их нужно найти.
Гонец спешно удалился.
Генрих сел. От волнения он не находил себе места.
– Надеюсь, я могу доверить Гардинеру организацию розысков и они окажутся успешными. Уолси бы знал, что делать. Он бы из-под земли достал эти письма.
«О нет, – подумала Анна. – Это не должно стать предлогом для того, чтобы вы снова решили приблизить к себе кардинала».
Она не даст Генриху послать за Уолси.
На следующий день Анна вызвала отца, дядю Норфолка и герцога Саффолка.
Доктор Гардинер действовал невероятно быстро и решительно, однако без всякого толка. Через два дня Анна получила записку от Генриха с сообщением о том, что никаких следов писем обнаружить не удалось, несмотря на тщательнейший обыск багажа Кампеджо и всей его свиты.
Анна сильно подозревала, что письма находятся у Уолси и он может использовать их против нее. Теперь больше, чем когда-либо, было необходимо уничтожить кардинала.
Отец и Норфолк ликовали.
– Король согласился осудить кардинала по Статуту премунира[22] за допущение вмешательства иностранной силы в дела королевства. Нам не придется вести долгие розыски, чтобы получить доказательства против Уолси. Одно то, что он принял должность папского легата, уже делает его виновным.
– Наказание – конфискация всех земель и имущества, – с торжеством добавил Норфолк. – И поделом ему.
Они хорошо справились со своей работой. Чувство облегчения было всепоглощающим. Анна раздумывала над тем, как ожесточить сердце Генриха против бывшего друга, но даже в сладком сне ей не виделось, что король пойдет так далеко. Изгнание – вот самое большее, на что она рассчитывала. В тот вечер Анна с матерью в экстазе танцевали по комнате.
Восемь дней спустя Генрих лишил Уолси должности лорд-канцлера.
– Милорд Саффолк и я отправляемся требовать возвращения Большой печати Англии, – сообщил Анне Норфолк. – Уолси должен оставаться в своем доме в Эшере, пока против него составляется обвинительный акт.
С великим кардиналом покончено. Король высвободился из его цепких когтей. И это она, та самая глупая девчонка, болтавшаяся при дворе, как он выразился, привела задуманное в исполнение.
Генрих пришел к Анне озлобленным на Уолси, но в то же время радуясь получению всей принадлежавшей кардиналу собственности.
– Особняк Йорк теперь мой, – заявил он. – Много лет с тех пор, как сгорел Вестминстер, мне не хватало большого дома в Лондоне. Теперь он у меня есть! Я переименую его в Уайтхолл, и он станет, дорогая, нашим дворцом. Я обновлю его для вас. Он будет как те дворцы в Нидерландах, о которых вы так часто говорили. Завтра мы поедем туда и посмотрим, а вы решите, какие нужно произвести изменения.
Анна жадно внимала словам короля об улучшениях, которые он намерен произвести. В Уайтхолле, бывшей резиденции архиепископа, не имелось покоев, подходящих для королевы, и Генрих не планировал устраивать там комнаты для Екатерины. У Анны будет свой двор, и она станет возглавлять его по-королевски, разве что королевой ее величать не будут.
Мать, которая оставалась при Анне, отправилась вместе с ней осматривать дворец в качестве компаньонки и советчицы. Король ждал их на месте в десять часов утра – с ним был только Норрис. Как обычно, сердце Анны легонько екнуло, но сегодня следовало быть особенно осторожной и не выдать своих чувств: мать слишком хорошо ее знала, и глаза у нее оставались зоркие, как у ястреба.
Приветствуя Анну, Генрих поцеловал ей руку, а она поинтересовалась здоровьем Норриса, отметив про себя, что тот одет во все черное.
– Я чувствую себя довольно хорошо, госпожа Анна, – сказал
