– Я согласна, – сказала Анна. – Томас, вы примете у меня последнюю исповедь?
Кранмер замялся. Естественно, ему не хотелось взваливать на свои плечи бремя ответственности за казнь невиновной. Однако он удивил Анну, ответив:
– Конечно. Я еще приду к вам.
За ужином Анна почувствовала себя бодрее, чего с ней не случалось уже много дней. Она все время размышляла: неужели Генрих и правда пошлет ее на смерть? И теперь начинала приходить к убеждению, что он этого не сделает.
– Я уверена, что отправлюсь в монастырь, – сказала она. – Надеюсь, мне сохранят жизнь.
Все сидевшие за столом посмотрели на нее с жалостью.
– Джентльменов казнят завтра, мадам, – тихо произнес Кингстон.
Анна поняла, что ее жестоко обманули. Генрих все время вел дело к тому, чтобы она умерла. И никакого смягчения наказания не предвидится. Она попала в ловушку, поддавшись искушению встретить смерть легко, и сама согласилась на лишение дочери права наследовать престол. Анна сохранила самообладание, хотя в животе у нее бурлило при мысли о том, что ждало ее в ближайшие дни, а может быть, часы.
– Надеюсь, эти несчастные джентльмены не претерпят смерти, уготованной изменникам, – ответила она.
– Мне только что сообщили, мадам: король смилостивился и заменил наказание на обезглавливание.
– Слава Богу! – выдохнула Анна.
– Это особая снисходительность по отношению к Смитону, – заметила леди Кингстон. – Ему повезло: наказание смягчают только людям знатным.
– Возможно, потому, что он признался в том, чего не совершал, и это всем известно, – предположила Анна, вспоминая, как торговался с ней Кранмер. – Мастер Кингстон, я желаю исповедаться и получить отпущение грехов. Его милость архиепископ Кентерберийский обещал вернуться и принять у меня последнюю исповедь.
– Я пошлю за ним, когда придет время, – пообещал Кингстон.
– Он сказал, что вызван палач-француз.
– Он не француз, мадам. Это подданный императора из Сент-Омера.
Анна выдавила из себя улыбку:
– Это порадует мессира Шапуи.
– Король щедро платит палачу, чтобы вы перешли в мир иной гуманно, – пояснил Кингстон. – Этот Меч из Кале известен быстротой и ловкостью.
Как может быть гуманным отрубание человеку головы?
– Хоть это хорошо, – вслух произнесла Анна, снова ощущая приступ панического ужаса. – По крайней мере, все произойдет быстро. Однако жаль, что он не окажется здесь раньше, чтобы отправить на тот свет моего брата и остальных.
– Увы, это так. Но они все готовы и, надеюсь, примирились с Господом. Утром они получат доброе напутствие.
Анну передернуло. Невыносимо было думать, что Джордж и Норрис умрут из-за нее. Завтра утром она останется одна, и счет пойдет на часы…
Рано утром миссис Орчард разбудила Анну:
– Мадам, леди Кингстон здесь. Доставлен приказ. Вы должны присутствовать на казни.
Сон мигом улетучился.
– Нет! Я не могу!
– Моя дорогая, вам придется сделать это. Таково желание короля.
Пусть этот Генрих отправится в ад! Будь он навеки проклят! Разве мало боли он причинил ей? Это уже чистое издевательство.
Анна приказала дамам надеть на нее черное платье, в котором была на суде, и вышла к ожидавшему ее Кингстону.
– Мне очень жаль, мадам, – извиняющимся тоном сказал тот, – но я получил приказ.
– Я понимаю, – дрожащим голосом ответила Анна.
Констебль повел ее – леди Кингстон двинулась следом – через внутренний двор и ворота Колдхарбор к Уотер-лейн, по ней они прошли вокруг наружного пояса стен к одной из старых башен. Сэр Уильям отпер дверь, и они поднялись по каменным ступеням в пустой и очень пыльный круглый зал.
– Отсюда ваша милость сможет все увидеть через вот это окно, – сказал Кингстон. – Сожалею, что не могу остаться с вами, но я должен проводить узников к эшафоту. – Он поклонился и поспешно вышел.
Окно было маленькое, проделанное в толстой стене. Смотреть в него Анне не хотелось вовсе, однако ее внимание привлекла огромная толпа народа, собравшаяся на Тауэрском холме, за стенами крепости. Людей сдерживали солдаты, выстроившиеся вокруг эшафота, и в первых рядах Анна увидела много знакомых придворных. Через несколько минут толпа притихла, и все головы повернулись к входу в Тауэр. Люди расступились, и она увидела Джорджа в окружении стражников, потом Норриса, за ним следовали Уэстон, Бреретон и Смитон. Все, кроме музыканта, выглядели спокойными. Даже глядя с башни, Анна заметила, как испуган Смитон.
При виде своего брата и любимого человека она начала плакать; слезы текли ручьями, без остановки. Леди Кингстон по-матерински обняла Анну рукой за плечи. Под бесстрастной наружностью этой молчаливой женщины скрывалось доброе сердце.
– Молюсь, чтобы они достойно встретили смерть, – сказал она. – Жаль, мы не услышим их прощальных слов, но мой супруг обязательно передаст нам, что они сказали.
Анна громко вскрикнула, когда на эшафот взошел Джордж. Глядя на брата, как обычно спокойного и уверенного, она начала всхлипывать. Джордж обращался к толпе, говорил долго и громко, голос Анна отчетливо слышала, но слов было не разобрать. При мысли о том, что это в последний раз, разрывалось сердце. Какие-то несколько минут, и этот голос умолкнет навеки.
Вот Джордж встал на колени и положил голову на колоду. Палач занес над ней топор.
– Нет! – закричала Анна и закрыла лицо руками.
– Все кончено, кончено, – утешала ее леди Кингстон. – Теперь ему ничто не может причинить боль.
– О Боже мой, прими милостиво его душу! – сквозь рыдания вскричала Анна. – Можно теперь смотреть?
– Подождите… Да, его уже унесли.
Анна открыла глаза. Ее сильно трясло, и она понурилась от горя. Выглянув в окно, узница увидела плаху и помощника палача, который плескал воду из ведра на эшафот. Она стекала вниз, розоватая от крови Джорджа. Анне стало дурно. Скоро этот деревянный помост обагрится и ее кровью.
Сквозь туман слез, застилавших глаза, она увидела Норриса. Он обращался к людям. Слово его было кратким, так что Анне недолго пришлось любоваться в последний раз любимыми чертами. Когда Норрис встал на колени, она опустилась на пол и завыла, не заботясь о том, что подумает о ней леди Кингстон.
Анна так и сидела у стены, причитая и всхлипывая, оплакивая единственных двух мужчин, которые любили ее искренне и без всяких условий. Ей не хотелось жить в мире, где их нет. Утешало только одно: скоро она последует за ними. Осталось
