Значит, всего шестеро, помимо ее брата! Уайетт – это еще можно было понять, ведь когда-то он любил ее, а вот Пейдж… Анна едва представляла, как он выглядит. Какой же сексуальной хищницей ее считали? Или пытались доказать, что, отчаянно желая иметь сына, она без конца меняла любовников в надежде не оставить пустой королевскую колыбель? Просто смешно. Неужели они забыли, что она без всяких проблем зачинала сыновей с Генрихом? Или они намекали, что эти сыновья – и, не дай Бог, даже Елизавета – не от Генриха?

Кое-что прояснялось. Все это грязное дело затеяно не одним Генрихом: без Кромвеля тут не обошлось, Анна была в этом уверена. Он боялся ее враждебности и нанес удар первым. Это доказывал арест Бреретона. У Кромвеля имелись с ним свои счеты. Рука господина секретаря слишком явственно читалась в этом деле. Ни прелюбодеяние, ни убийство тут ничего не значат!

Что ж, она с ним разберется!

– Мастер Кингстон, я желаю, чтобы вы передали письмо от меня господину секретарю.

– Мадам, скажите на словах, и я все ему передам.

– Тогда прошу вас сказать ему, что меня крайне удивляет отсутствие у королевского совета желания со мной встретиться. Меня вообще не допрашивали, но тем не менее арестованы семеро джентльменов. Я бы хотела получить возможность объясниться и оправдать свое честное имя.

Кингстон ничего не сказал.

Анна посмотрела вверх на безоблачное небо:

– Если добрые люди ничего не сделают, чтобы исправить мое положение, Бог продемонстрирует свое неудовольствие. Могу поспорить, что мы не увидим дождя, пока меня не выпустят из Тауэра.

– Тогда я буду молиться о ниспослании дождя, потому что нам нужна хорошая погода для посевов, – сказал Кингстон и оставил Анну.

Когда он ушел, леди Кингстон дала узнице пяльцы, кусок ткани, шелковых ниток, и Анна попыталась сосредоточиться на вышивании. Делая стежок за стежком, она все больше убеждалась в правильности своей теории насчет Кромвеля. Ни одну из ее дам не арестовали за содействие прелюбодеянию, а череда любовных связей была бы невозможна без помощи хотя бы одной доверенной служанки. Обвиняя Анну в преступлениях, которые она, предположительно, совершила, Кромвель шел на большой риск, и это показывало, в каком он пребывал отчаянии.

Однако Кромвель не дурак: какие бы доказательства он ни предъявил Генриху, они должны быть убедительными, а иначе господина секретаря ждут ужасные последствия.

За вечер Анне так надоела навязчивая бдительность и едкие замечания окружавших ее дам, что она больше не могла молчать. Когда все собрались обедать, узница повернулась к Кингстону:

– Король знал, что делал, когда поместил рядом со мной моих тетушек и госпожу Коффин.

Леди Болейн фыркнула:

– Вас привела сюда любовь к интригам, племянница.

– Я никогда не плела интриг против короля, – возразила Анна.

Наступила тишина. Паузу заполнила миссис Стонор:

– Вы знаете, из всех узников хуже других здесь обращаются с Марком Смитоном – он в кандалах.

Анну встревожили эти слова.

– Потому что он не джентльмен, – заметила она. – Я не знаю за ним никаких дурных поступков. Он всего один раз приходил в мои личные покои в Винчестере, когда я послала за ним, чтобы он сыграл для нашей компании. После этого я не разговаривала с ним до субботы перед Майским днем, когда обнаружила его у окна в моем приемном зале. – Анна рассказала, что произошло. – За это его арестовали?

Дамы молчали. Анна надеялась, они передадут, куда нужно, ее слова, сказанные в защиту Смитона.

После обеда настроение пленницы снова ухудшилось: ей предстояло провести еще одну ночь, терзаясь неопределенностью своего положения. Кингстон собирался проводить Анну в покои королевы, и тут ее прорвало:

– Милорд брат мой умрет!

– Это ни в коем случае нельзя считать решенным, – сказал констебль.

– Никогда не слышала, чтобы с королевой обошлись бы столь жестоко. Думаю, король хочет меня испытать. – И Анна залилась смехом. И было из-за чего: Генрих, который постоянно изменял ей, проверяет ее на прочность и преданность! Усилием воли она взяла себя в руки. – Мне нужно правосудие.

– Не сомневайтесь, вы его получите, – заверил Кингстон.

– В чем бы меня ни обвинили, я отвечу только одно – нет! И никто не сможет представить никаких доказательств. Тем не менее хотелось бы сделать заявление о своей невиновности. Если у меня появится такая возможность, я выиграю дело. Если бы Господь допустил, чтобы со мной были мои епископы, они, зная правду, пошли бы к королю и просили за меня. – Анну ужаснула мысль, что знавшие ее как защитницу истинной религии вдруг поверят худшим словам о ней.

Кингстон смотрел скептически, и это разозлило Анну.

– Думаю, бóльшая часть англичан должна за меня молиться. И если я умру, на вас обрушатся кары небесные, равных которым Англия еще не испытывала. Но я буду на Небесах, потому что совершила за свою жизнь много добрых дел. – И Анна снова заплакала.

В Тауэре Анна провела около недели, когда к ней пришла депутация членов Тайного совета.

– Признайтесь в ваших преступлениях, и вам будет лучше, – убеждали они.

– В каких преступлениях? – Анна смело взирала на них, держалась с королевским достоинством. – Милорды, я больше ни на что не надеюсь в этом мире, но ни в чем не признáюсь, особенно в том, чего не совершала. Сейчас я желаю только одного: быть избавленной от этого чистилища на земле, чтобы я смогла отправиться на Небеса. Смерть меня больше не страшит.

Анна не кривила душой. Она стала спокойнее и смирилась с неизбежным. Ее жизнь превратилась в настоящий ад, и смерть казалась желанным избавлением от страданий.

Лорды смотрели на нее в изумлении. А чего они ждали? Слез и униженной мольбы?

Анна обвела их взглядом:

– Мне не в чем признаваться. Я все сказала.

Через два дня перед ней предстал Кингстон:

– Я пришел сказать вашей милости, что сегодня получил приказание в ближайшую пятницу доставить сэра Фрэнсиса Уэстона, сэра Генри Норриса, сэра Уильяма Бреретона и Марка Смитона в Вестминстер-Холл, где их будут судить за измену.

То есть через два дня.

– А что насчет лорда Рочфорда и меня?

– Об этом никаких указаний я не получал, мадам.

– Это возмутительно! – вспыхнула Анна. – Нас всех должны судить в одно время. Исход одного суда может повлиять на другой.

– Мадам, – начал терпеливо объяснять Кингстон, – эти мужчины не знатного происхождения, и их будут заслушивать те, кому поручено выдвигать против них обвинения. Вы и лорд Рочфорд имеете право на суд пэров, равных вам.

Анна знала: кто будет вершить суд, значения не имеет. Закон по отношению к подозреваемым в измене суров. Она слышала только об одном оправданном по такому делу.

– А что с господином Уайеттом и господином Пейджем? – спросила она.

– Насчет них никаких приказаний не поступало.

В день суда Анна была на грани отчаяния и