Пришедший повидаться с дочерью отец несколько минут восхищался Елизаветой, улыбался ее детским выходкам. Но Анна не могла не заметить, что он встревожен.
– Ваш дядя Норфолк и я назначены членами Большого жюри Мидлсекса, – сообщил сэр Томас.
– И что вас так печалит? Это, разумеется, почетное назначение.
– Я не знаю, – сказал сэр Томас. Елизавета бросила в деда мяч, и тот катнул его обратно. – Мы должны заседать в комиссии, которая будет разбирать все виды измен, но больше мне ничего не известно, и я не должен об этом распространяться. Но ты королева, тебе я могу сказать.
– Наверное, Генрих решил заставить своих оппонентов замолчать раз и навсегда, – предположила Анна. – Может статься, он затевает процесс против леди Марии.
Отец покачал головой:
– Ну, это окончательно погубило бы его надежды на entente с императором. Нет, тут что-то другое.
– Может быть, он планирует возбудить дело против Кромвеля?
Глаза отца засверкали.
– Вероятно! Кромвель все еще в Степни. Вот будет сюрприз для него, а?!
– Он это заслужил сполна, – заметила Анна.
Только когда она лежала в постели одна, в темноте, в голову пришла ужасная мысль.
Предположим, Генрих решил жениться на Джейн Сеймур? Император предпочел бы видеть королевой ее, ведь она известная сторонница империи. Но все же Генрих едва ли захочет пройти через еще один развод. Неужели он ищет другой способ избавиться от нее, Анны? О Боже, неужели их с Норрисом выследили? Подстроенная ловушка? А что, если отца назначили в это жюри, дабы создать у нее ложное чувство безопасности, пока враги строят свои козни?
А врагов был легион. Кромвель, Сеймуры, Шапуи, паписты, Фрэнсис Брайан, Николас Кэри… Разрозненная группа, объединенная общей идеей.
Нет, нужно успокоиться. Это только ночные страхи. Утром она почувствует себя лучше. Надо помнить: Генрих не выказывал никаких признаков неудовольствия ею, скорее наоборот.
Но утром лучше не стало. Анну преследовал безотчетный страх перед какой-то неясной угрозой. Очень хотелось, чтобы здесь был Генрих, тогда она могла бы отвести душу, поговорив с ним. Кто, кроме него, мог дать ей чувство безопасности? Но Генрих не посещал ее ложе уже три ночи, и это само по себе казалось зловещим.
А если с ней произойдет нечто страшное? Елизавета станет такой уязвимой. Что она может сделать для защиты дочери?
Анна послала за своим капелланом Мэтью Паркером, убежденным реформатором и великим проповедником. Генрих любил его так же, как она, и прислушается к его словам.
– Мне страшно! – сказала она священнику. – Надеюсь, что я ошибаюсь, но боюсь, что меня могут обвинить в измене. – И Анна заплакала.
Молодой капеллан подождал, пока она не справится со своими эмоциями, на его открытом лице появилось выражение тревоги. Он попытался утешить Анну, говоря, что подобные страхи – лишь игра воображения, но ее это не успокоило.
– Вы должны мне помочь! – настоятельно попросила Анна. – Если случится худшее, вы позаботитесь о моей дочери? Никому другому я не доверяю так, как вам.
Отец Паркер взглянул на нее с сочувствием.
– Ваша милость, вы можете на меня рассчитывать! – клятвенно обещал он. – Даю слово.
Анна сидела со своими дамами, пыталась сосредоточиться на шитье, но подворачивать края бедняцких рубах не слишком увлекательное занятие. Она украдкой поглядывала на Мадж, Мэри Говард, Маргарет Дуглас и остальных фрейлин. Известно ли им, что происходит? И что это за необъяснимые отлучки? Спросить напрямую? Но они могут решить, что она лишилась рассудка. Впервые Анна пожалела, что рядом нет сестры. Уже почти два года они не обменивались письмами. Мария так и жила в Кале. Джордж поддерживал с ней связь и говорил, что с виду она всем очень довольна. Счастливица Мария!
Генрих к Анне так и не приходил. Каждый день до позднего вечера он заседал со своим советом.
Анна нетерпеливо спросила Джорджа, не затевается ли что-нибудь?
– Думаю, какие-то проблемы с Францией, – ответил он. – Французский посол доставил важные письма. Нет причин для такого беспокойства.
Может быть, Франциск грозит войной? Если так, визит Генриха с инспекцией в Кале придется очень кстати. Они должны были отправиться в путь через три дня после традиционного турнира в Майский день, и Анна отвлеклась на планирование своего гардероба, выбирая платья, которые больше всего ей шли. А вдруг страсть, которую Генрих демонстрировал во время их первого совместного пребывания в Казначейском дворце, разгорится вновь? И наверное, она пошлет за Марией и дарует ей прощение.
Оставив горничных и камеристок паковать наряды в дорожные сундуки, Анна вернулась в свой приемный зал и нашла там играющего на лютне Уэстона, погруженную в разговор с Томасом Говардом Маргарет Дуглас и Марка Смитона, стоявшего с несчастным видом в эркере.
– Что это вы так грустны, Марк? – быстро спросила Анна, не любившая этого молодца за напускное нахальство и заносчивость.
После того как Смитон позволил себе фамильярничать с ней в Винчестере, Анна его избегала.
– Так, ничего, – ответил он и плотоядно взглянул на нее.
«Боже, он пытается вести со мной любовную игру – этот жалкий музыкант!»
– Можете не рассчитывать, что я буду разговаривать с вами, как с благородным человеком, вы мне не ровня, – ледяным голосом произнесла Анна.
Однако Смитон продолжал улыбаться.
– Нет-нет, что вы, мне достаточно взгляда. – Он поклонился. – Прощайте, ваша милость.
И развязной походкой покинул зал. Наглец!
«Ну что ж, – сказала себе Анна, – еще одна такая выходка – и об этом узнает Генрих».
Утром в последнее воскресенье апреля после мессы Анна взяла с собой на прогулку в Гринвичский парк Уриана и остановилась посмотреть собачьи бои. Сделала ставку и выиграла, после чего, немного приободрившись, вернулась во дворец.
По окончании обеда она собрала своих дам и особо близких к ее двору джентльменов и повела всех в личный сад насладиться солнышком. Норрис тоже находился в этой компании, и Анна догадывалась, что он, как и она, изо всех сил старается делать вид, будто между ними ничего нет, кроме дружбы. Теперь, когда они открылись в своих чувствах, скрывать их было не так легко.
Анна попросила Норриса сесть рядом с ней на каменную скамью в беседке, но на безопасном расстоянии. В нескольких футах от них по дорожке прогуливались остальные придворные; они болтали, смеялись и даже целовались.
– Почему вы не женитесь на Мадж? – спросила Анна.
– Я решил немного подождать, – после недолгого молчания ответил Норрис.
Она понизила голос:
– Дожидаетесь, когда будет можно надеть башмаки мертвеца? Если что-нибудь нехорошее случится с королем, станете искать способ получить меня?
Снова наступила тишина.
– Нет, – тихо произнес Норрис. – Если бы у меня были такие мысли, пусть бы мне лучше отрубили голову. Мадам, это опасный разговор. Упоминать о смерти короля,
