губам человека и попытался заставить его пить. Ланни должен был взять одной рукой в перчатке его челюсть и отжать её вниз, чтобы заставить его открыть рот. Затем он влил туда небольшое количество воды, и человек проглотил её. Он начал стонать: "Ach! Oh weh!" Что подтвердило предположение относительно его национальности. Он опустил голову вниз, но до сих пор ничего не говорил, и Ланни сказал: "Я попробую теперь немного коньяку".

Он вынул бутылку из кармана и откупорил ее. Хофман снова поднял беднягу, и Ланни влил несколько капель спиртного. Человек начал кашлять, а Ланни ждал, потом попробовал ещё раз больше. Одновременно он бормотал: "Wir sind Freunde", мы друзья. А затем: "Вам нечего бояться".

Мужчина открыл глаза. Один из них был повреждён, возможно, был бесполезен. Ланни продолжал шептать заверения, но, возможно, его слова не были поняты. В лице заключенного был ужас, и он слабо вскрикнул: "Nicht peitschen!" Не бейте меня!

Ланни повторял снова и снова: "Мы друзья. Не бойтесь". Но заключенный начал хныкать слабым голосом. Очевидно, в эту камеру приходили с единственной целью только мучить его, и что бы ни говорили, это будет трюком.

Хофман прошептал на ухо Ланни: "Мы не можем оставаться. Наше время истекло". Но Ланни не хотел уходить, не попытавшись сделать что-нибудь ещё.

"У меня есть идея", — сказал он. Он стянул одеяло, открывая тошнотворное зрелище. Человека избивали со всех сторон, там была кровавая масса. Но Ланни привык к нацистским методам и ничего не комментировал. Он поспешно сложил одеяло, и сказал Хофману: "Поднимите его". Он положил сложенное одеяло под голову человека, лицом вверх. Затем он сел рядом с жертвой, склонившись над ним, и посветил крошечным фонариком в глаза. Ланни начал тихо пришептывать: "Wir sind Freunde" и "Keine Angst!" не бойтесь. А потом медленно нараспев: "Sie wollen schlafen", вы хотите спать. "Sie wollen schlafen, Sie wollen schlafen!" — снова и снова. Ланни где-то читал, что нельзя загипнотизировать человека без его собственного согласия. Но, возможно, человек в беспамятстве не сможет отказаться. Так или иначе, почему бы не попробовать? Он продолжал свои попытки, несмотря на протесты шепотом Хофмана.

Заключенный смотрел на свет, и, возможно, понимал слова. Его хныканье прекратилось, и, видимо, он успокоился. Ланни начал водить своей свободной рукой перед его лицом, чуть ниже луча, не перекрывая его полностью. Он изменил свою формулу: "Sie schlafen-Sie schlafen. Schlafen-schlafen". Это слово хорошо пелось, с длинным "а", как его произносят немцы. И после бесконечных повторений глаза закрылись. Человек мог быть в трансе, или он мог спать, или он мог быть уже мертв. Много времени не займет, чтобы это выяснить.

VIII

Ланни выключил фонарик и наклонился к лицу человека, шепча: "Мы друзья. Freunde, Freunde. Мы вас не обидим. Скажите мне, кто вы. Was ist ihr Name?" Он все время повторял эти слова, пока, наконец, не пришел ответ, но такой слабый, что Ланни не мог быть уверен, что услышал его, и что это не было его собственным воображением. Он попросил Хофмана послушать тоже. Он произнёс: "Lauter. Noch einmal. Ihr Name".

И Хофман услышал, и это поразило его! Во-первых, Пол, а затем Тейчер, первое имя было произнесено на немецкий манер, как "Пауль". Имя, которое, как Ланни, так и Хофман слышали в комнате для сеансов из уст старой польки, которая предполагалось говорила, как Люди Шульц! Добрый старик, который пытался помочь Труди, и кого нацисты подвергли пыткам! Это был он!

— Sagen Sie, Paul, была ли здесь пленница?

— Ja-eine junge Frau.

— Как ее имя?

"Nein, nein! Она не сказала! Она мне не сказала! Ich weiss nichts!" — Очевидно, этот вопрос ужаснул жертву.

— Не бойтесь, Пауль. Мы друзья. Ваши друзья и ее друзья тоже. Её звали Труди?

— Они сказали, что её так зовут.

— Нацисты сказали?

"Но она этого не говорила. Она мне не говорила". — По-прежнему ужас.

— Что они делали с ней?

— Они били ее, но она ничего не говорила.

— Она сейчас здесь?

— Нет, они забрали ее.

— Куда они забрали ее?

— В Германию.

— Почему они сделали так?

— Потому что она ничего им сказала.

— Они не убили ее?

— Я так не думаю.

— Почему они вас били?

— Я пытался помочь ей.

— Что вы сделали?

— Она написала письмо, а я попытался передать его. Они наблюдали за мной, и они забрали письмо.

— Кому было адресовано письмо?

— Французское имя, я забыл. Длинное такое.

— Лонге?

— Это он.

Ланни больше ничего не нужно было спрашивать. Явно, Труди не могла написать ему, или кому-нибудь из ее товарищей по подполью. Она подумала о Жане Лонге, редакторе социалистической газеты в Париже. Она слышала, как Ланни говорил о нем, и знала, что Ланни посылал ему секретную информацию из Испании. Он был хорошо известен, и его имя не было секретом для нацистов.

Монк пришел из коридора. — "Четверть пятого, и мы сильно рискуем".

"Один момент", — ответил Ланни. Обращаясь к пленнику, он сказал твердым голосом, — "Пауль, вы никому не скажете, что мы здесь были".

— Nein, mein Herr.

— Вы не будете помнить, что мы были здесь. Вы забудете. Vergessen-vergessen. Verstehen Sie?

— Ja, mein Herr.

— Вы будете спать и всё будет хорошо. Schlafen und gesund werden.

— Ja, mein Herr.

С помощью Хофмана Ланни снова уложил жертву в кровать и накрыл его одеялом. Хофман носовым платком быстро протер кувшин и чашки, чтобы даже следы перчатки не остались на них. Склонившись над лицом заключенного, Ланни прошептал: "Просыпайся". Он щелкнул пальцами. — "Проснулся". Они не могли задержаться, чтобы убедиться в результате. Монк взял американца под руку, правильно угадав, что для него было трудно оторваться от этой сцены, и что у него может быть слабость в коленях. "Пошли", — твердо приказал он и повел его к двери. Все выключили фонари, и они вышли в коридор, ожидая, пока Хофман возился с замком. Они услышали лёгкий щелчок. "O.K.", — прошептал он, и Монк поднял тяжелый ящик инструментов, он был самым сильным из них. Они пошли по коридору тихо, но быстро.

IX

Сейчас у них уже не было причин для задержки. Им нужно было только выйти. Они поднялись по лестнице, и на самом верху заперли за собой дверь. Видимо у Хофмана была приготовлена отмычка, потому что ему потребовалась секунда, чтобы запереть ее. Гуськом они прошли по длинному коридору в верхнем подвале, ориентируясь руками по стенам. Считали ли они количество шагов? Ланни не спросил. Было достаточно, что он сам считал и теперь снова пересчитывал. Он знал повороты, но ничего не говорил другим, так как Хофман вывел их прямо к правильной двери. Ланни включил крошечный свет на долю секунды, чтобы поднять монету, которую он положил на пол. Хофман тихо открыл дверь, и когда другие прошли, он закрыл ее за собой,