— Вы должны назвать мне этого человека.

— Даже, несмотря на то, что я нахожусь под словом чести, и, как джентльмен, не могу сделать это ни при каких обстоятельствах?

— Я полностью способен хранить тайну, герр Бэдд, все в Германии, кто меня знает, могут это подтвердить.

— Я сожалею, что я должен сдержать свое обещание. Что я попрошу, это разрешить мне дозвониться до Рейхсминистра генерала Геринга.

— Вы имеете в виду по телефону из этого места?

— Вы вынуждаете меня сделать это.

— Вы назовёте ему свое имя?

— Ни в коем случае. Я скажу несколько слов, по которым он меня узнает, и я полагаю, что вы признаете его авторитет.

— Как это часто бывает, герр Бэдд, генерал Геринг не имеет никакой власти надо мной. Я сотрудник посольства, и моим начальником является министр иностранных дел фон Риббентроп.

— Я сожалею, что мое знакомство с герром фон Риббентропом незначительно. Поэтому, вы вынуждаете меня попросить позвонить фюреру.

— Wirklich, Herr Budd? Вы можете звонить фюреру? Это уже действительно слишком много!

— Мне очень жаль, что вы ставите меня в положение хвастуна, граф. Последний раз, когда я посетил фюрера в Берхтесгадене, он был достаточно любезен и дал мне номер телефона в Вахенфельсе, простите меня, я привык называть этот дом его старым именем, а вы его знаете, как Бергхоф. Некоторое время назад фюрер попросил меня принести ему картину моего отчима, и я забыл оказать ему эту любезность. Если вы позвоните ему туда, где бы он ни был, и скажете, что пасынок Марселя Дэтаза хочет поговорить с ним, он поймет это, как код, и я уверен, что он скажет вам, что я человек социально и политически приемлемый.

Впервые непреодолимый объект показал признаки дрожания. Граф заявил: "Даже признав правдивость ваших заявлений, герр Бэдд, мне кажется, было бы весьма необдуманно пытаться звонить фюреру из иностранного государства по вопросу столь деликатной природы".

— Позвольте мне предложить альтернативу. Считаете ли вы разумным, позвонить Курту Мейснеру и попросить его прийти сюда немедленно по вопросу чрезвычайной важности?

— Я могу это сделать, но это было бы совершенно бесполезно. Курт уже заверил меня в своей теплой дружбе с вами, и он ничего не смог бы добавить, что изменило моё решение.

— Курт рассказал вам о нашей дружбе, граф. Но сказал ли он вам, что он знает об отношении фюрера ко мне? К сожалению, Курт не присутствовал при моём последнем визите в Берхтесгаден, когда герр Гитлер был достаточно добрым и излил свою душу и рассказал мне о своих истинных чувствах по отношению к французскому народу. По этому случаю, он поручил мне сделать все, что в моих силах, чтобы предотвратить недоразумения между Францией и Германией, и я воспринял это как приказание делать то, что я делал в течение прошлого года.

— Это секретная миссия, о которой вы говорили ранее?

— Ни в коем случае. Это была публичная миссия. Мне было поручено сказать всем, что я слышал непосредственно из уст фюрера, и я рассказал это сотням людей в самых высоких социальных и политических и финансовых кругах Франции. Курт слышал мои рассказы более чем один раз.

— Это то, в чём вы хотите, чтобы Курт уверил меня?

— То, что я хотел бы больше всего на свете, граф, чтобы Курт рассказал вам, что я сделал для него в условиях почти одинаковых с теми, которые заставили меня придти в ваш дом. Я не знаю, как много вы знаете о его работе на Рейхсвер после войны, я никогда не спрашивал его об этом, и я даже не намекаю вам рассказать мне об этом. Достаточно сказать, что он был в Париже в гражданской одежде и с чужим паспортом во время мирной конференции 1919 года. Он был шпионом, попадающим под законы военного времени, грозившие ему расстрелом. Он попросил меня о помощи, и я предоставил её ему мгновенно и без вопроса. В то время я был секретарем-переводчиком члена американской делегации на конференции. Мне было только девятнадцать, но я доказал свою способность, и заработал бы карьеру, если бы я решил следовать ей. Я тоже имел дипломатический статус, и мог бы легко объяснить Курту, какой риск я на себя брал, и какие высокие обязательства я несу перед моей страной. Но я ничего этого не сказал. Я просто привёл его к моей матери, которая скрывала его в своей квартире в течение недели, а потом я купил машину, и она взяла его в Испанию в качестве своего шофера. Курт знает, что мы спасли его жизнь, и много раз мне об этом говорил.

— Я в этом не сомневаюсь, герр Бэдд, и все это ставит меня в крайне неудобной положение. На самом деле Курт ничего не знает об особых обстоятельствах, которые определяют мою позицию, и ничего, что он может сказать, не повлияет на мое решение.

Последовала долгая и упорная пауза. Ланни был здесь, и ему не нужно было ничего говорить. Он ждал, что еще скажет его хозяин. Наконец, пришло новое предложение: "Не будет ли противоречить вашим пожеланиям, герр Бэдд, если я предложу отправить вас в Германию?"

Ланни рассмеялся. — "Позвольте мне показать вам кое-что". Он вынул из кармана телеграмму, полученную в то утро, и передал её. — "Видите ли, в Германии меня должны носить на руках. Мой отец имеет важные деловые отношения с генералом Герингом. Он использует все новые устройства и процессы совместно с ВВС Германии, и вы можете поверить, что немного людей пользуется такой привилегией. Генерал лично сопроводил его в Кладов и показал ему эту замечательную военную базу. Он не только приглашал меня в Каринхаллее и познакомил меня со своей женой, но и предложил мне предоставить охотничье имение поблизости. Я никогда не принимал каких-либо одолжений от него, но сам предоставил их в большом количестве. Когда я бываю в Германии с моим отцом, и мы имеем удовольствие наслаждаться знаменитым гостеприимством великого человека, я рассказываю ему о политических делах в Вашингтоне и Нью-Йорке, а также в Париже и Лондоне. Я уверен, что der dicke Hermann будет хохотать над историей о том, как я искал убежища у графа Герценберга и сколько чертова времени я потратил, убеждая его не выгонять меня".

"Я не хочу выгонять вас, герр Бэдд", — вставил явно взволнованный дипломат. — "У меня тоже есть приказы, которые я не вправе ослушаться, что генерал Геринг, как военный человек, это обязательно поймёт".

"Es kommt darauf an", — сказал Ланни. Что означало, что всё зависит от обстоятельств. — "Временами возникают чрезвычайные ситуации, и подчиненные