"Я надеюсь, что вы простили меня", — сказал совестливый посетитель.

Ланни много раз в своем уме прокручивал этот разговор. И у него был целый ряд вопросов, которые он хотел прояснить во время этого разговора. Самым важным из всех был вопрос о лимите времени, отпущенном его шефу. График устанавливал не Рузвельт, а Гитлер. Теперь, говоря серьезно, Ланни сказал: "Губернатор, я хочу задать вопрос, на который вы можете не отвечать. Но вы должны знать, что такой вопрос стоит".

"Давай!" — сказал этот неформальный великий человек.

— Вопрос заключается в следующем: Что именно вы сделали бы, если вас разбудили бы в середине ночи и сказали, что Лондон только что разбомбили в пыль и щебень?

Последовало молчание. Затем: "Я не думаю, что я мог бы ответить на этот вопрос, Ланни, без большого раздумья".

— Было бы разумно это продумать. И вот ещё. Предположим, что премьер-министр Великобритании позвонит вам по телефону и скажет вам, что у вас есть двадцать четыре часа, чтобы решить, следует ли отправить помощь Великобритании, или её флот должен будет сдаться.

— Боже мой, Ланни! Вы думаете, что это так серьезно?

— Я совершенно уверен, что это одна из возможностей.

— И как скоро?

— Я думаю, что война начнётся не позже, чем через год или два. Я могу вам сказать наверняка, что это тот срок, на который рассчитают нацистские лидеры. Геринг наиболее консервативен, а два года является тем сроком, который он просит. Конечно, я не могу сказать, могут ли его военно-воздушные силы сделать то, на что он рассчитывает. Но, несомненно, он попытается. Все британские лидеры знают это, и именно поэтому у них душа ушла в пятки. Если он будет в состоянии стереть Лондон с лица земли, то я не вижу, как британское правительство может продолжать существовать, если не уйдет вместе с флотом в Канаду. Но что из этого толку, если мы не предложим им свою поддержку?

Наступила пауза, пока осторожный глава исполнительной власти взвешивал свои слова не для протокола. "Я не думаю, что американский народ когда-нибудь допустит немцев в Канаду", — наконец, сказал он. — "Кроме того, я признаю тот факт, что наша страна живет в безопасности на протяжении более века под прикрытием британского флота. Мы не поняли это, но в таком кризисе можно кое-что сделать, чтобы американский народ это понял. Вы понимаете, все это только для вас".

— Будьте уверены, губернатор, что я никогда не цитирую слов, которые вы мне говорите, я никогда не упомянул, что знаком с вами, даже ни моей матери, ни отцу.

Лицо, которое, как правило, было доброжелательно и улыбчивым, стало мрачным. И человек, кравший время ото сна, сидел, глядя перед собой, хмурясь. "Вы знаете Библию?" — вдруг спросил он. — "Есть несколько слов, я думаю, святого Павла: 'Бог поругаем не бывает' ".'

– 'Не обманывайтесь: Бог поругаем не бывает. Что посеет человек, то и пожнет'[97].

— Я думаю, что это относится и к народам и к частным лицам, Ланни. Я не пытаюсь угадать, как оно пойдёт, но я отказываюсь верить, что люди могут совершать такие преступления, какие совершили нацисты, не вызвав сил правосудия против себя. Если эти силы должны появиться, то американский народ должны взять на себя это бремя, я надеюсь, что он не будет уклоняться от этого бремени.

Снова наступила пауза. Затем глава государства, следя за лицом своего агента, спросил: "Что вы знаете о Линкольне?"

— Мне стыдно не знать свою собственную страну, как я знаю Европу.

— Примите мой совет и прочитайте всю биографию Линкольна. Он был мирным человеком, который был вынужден вести долгую войну. Обратите внимание на его мудрое терпение, его проницательность при понимании общественного мнения, на его мастерство вести за собой людей шаг за шагом. Если когда-нибудь вы будете склонны задаться вопросом о том, что я делаю в кризисной ситуации, то вы можете быть уверенны, что я спрашиваю, что сделал бы Линкольн в этом случае. Он спас Союз, он спас то, что он назвал 'властью народа, волей народа и для народа'. И будьте уверенным, что он не делал это исключительно для одного народа, а в качестве примера, к которому должно стремиться все человечество. Помните это, когда почувствуете себя одиноким и обескураженным там, среди нацистских львов и фашистских шакалов.

В таком состоянии Ланни покинул пристанище великого человека. Так как ему был задан урок, он сразу не пошел в гостиницу, а долго шёл наугад, погруженный в мысли. Когда он пришел в себя, то заметил на расстоянии большое мраморное здание, которое он сразу узнал, как Мемориал Линкольна. Мемориал стоял в ярком электрическом сиянии всю ночь. Ланни решил начать свое изучение Авраама Линкольна без задержки и вошел в здание. Вошел и стоял, глядя на шестиметровую мраморную статую Великого освободителя, сидящего в кресле. В этот поздний час никого не было в здании, кроме часовых, поэтому его никто не беспокоил. Он повернулся к каменной плите, где была высечена Геттисбергская речь, и прочитал бессмертные заключительные слова:

"Давайте же мы, живые, посвятим себя тому неоконченному делу, которые вершили здесь эти воины. Давайте посвятим себя здесь великой работе, которая нам предстоит, и преисполнимся ещё большей решимости отдать себя той цели, которой павшие здесь отдали себя всецело и до конца. Давайте торжественно поклянёмся, что смерть их не окажется напрасной, что эта Богом хранимая нация обретёт возрождённую свободу и что власть народа, волей народа и для народа не исчезнет с лица земли".

Сын Робби Бэдда снова повернулся к большой статуе. Он был сильно взволнован. Сейчас он радовался, что был американцем, что возобновил свою веру в демократию и решил никогда больше не колебаться. Еще раз его родина столкнулась с кризисом, и еще раз народ с глубоким пониманием нашел себе лидера, достойного доверия. Мысли Ланни вернулись назад через море к тому другому человеку огромной власти, которого ему пришлось хорошо узнать. Три раза за полтора года он провёл в разъездах между Франклином Рузвельтом и Адольфом Гитлером, и понимал, что будут ещё такие поездки. Внезапно события того времени сложились в его воображении в поединок воль между этими двумя. Одного защитника демократии, власти всенародного согласия и прав человека, имевшего свои мысли, высказывающего свое собственное мнение, живущего своей собственной жизнью, не затрагивающего равных прав своих собратьев. И другого приверженца тех древних темных сил тирании и угнетения, которые правили миром до рождения понятия свободы. И не надо никакого пророка, чтобы предвидеть, что эта