Чины сыскной полиции считают, что большинство потерпевших от краж Геца будет удовлетворено вещами, отобранными от его сестры и предохраненными в разных учреждениях, где таковые были заложены преступниками.

Особо отличились в ликвидации шайки Геца агенты сыскной полиции гг. Кунцевич и Петровский, которые распоряжением господина Градоначальника представлены к награждению».

– Денег, наверное, дадут! – Петровский аж светился.

– Наверное. – От прочитанного настроение Кунцевича не улучшилось. – Слушай, Леня, а почему сестра Геца не к петербургскому мещанству приписана, а к вологодскому?

– Не знаю. По мужу, наверное. Она ж замужняя. Бабенка, скажу тебе – огонь! И озорная, видать. Я при обыске у ней среди прочего халат изъял и кальсоны мужские. Так вот, Гец их на себя не брал. Меха, кольца, другие вещи, все признал. А про эти говорит – не мои, такие не уворовывал. Ну я к этой Катьке с вопросом, откуда, мол, кальсоны? Она глазки потупила и призналась – полюбовник, мол, оставил. Муж, говорит, цельными днями в услужении у барина, тот его со двора раз в месяц отпускает, вот ей одной и скучно. Эх, хороша баба, жаль, что ее в ДоПР посадили!

– Леня! Ты ведь грамотный?

Петровский недоуменно вытаращил глаза.

– Конечно, грамотный. Я прошлый год экзамен сдал на классный чин.

– А коли грамотный, чего же ты, сукин сын, розыскные циркуляры не читаешь!

Несмотря на недельное пребывание в камере при Казанской части, Лебедев умудрился сохранить в чистоте одежду и не потерять степенный вид знающего себе цену человека. Сознаваться он и не думал.

– Не брал я никаких денег. И халата не брал.

– Как же халат герцога у твоей супруги оказался?

– Так она ж объяснила: полюбовник оставил. Брательник у нее бедовый, со всяким блатом водится, так Катькин полюбовник наверняка из их кумпании. Вот он-то халат и спер. Его ищите. А с законницей своей, шкурой барабанной, я еще разберусь!

Ну никак не хотел лакей колоться. Однажды Кунцевич, дежуря по сыскному, просидел с ним всю ночь, но признания не добился. Не помогла и «подсадка» в камеру. Через неделю Вощинин приказал Лебедева выпустить – за содержание под стражей без достаточных оснований начальнику сыскной могло влететь от прокурорского надзора.

Кунцевич выпросил у начальника сутки, сделал еще один визит герцогу, потом съездил в книжный магазин товарищества Вольфа в Гостином Дворе, а вернувшись, велел доставить к себе Лебедева.

Лакей, зайдя в кабинет, степенно поздоровался с сыщиком и, не спрашивая разрешения, сел на стул.

Кунцевич, не отрывая взгляда от арестованного, открыл верхний ящик стола и молча выложил на стол томик Пушкина.

Лебедев опустил голову.

– Доискались, ваше благородие! Черт вам ворожит.

– А ты думал, не доищусь? Эх, дурак, дурак! Не украл бы ты панталоны, век бы тебя не нашли. На исподнем сгорел. Ладно. Хоть ты меня и помучил, а мне тебя жаль. Хочешь, научу, как облегчить твое положение?

– Научи, барин! Век буду благодарен!

– Тогда слушай: я деньги опять спрячу, а ты как в камеру вернешься, так попросись к следователю. Ну и объяви ему явку с повинной. Как будто сам, добровольно сознался. Все ему о краже расскажешь и укажешь, куда деньги спрятал. Тогда тебе и наказание будет полегче, да и хозяин, пожалуй, простит…

– Жалобы на чинов полиции, конечно, градоначальник рассматривает, но мне все равно необходимо вас допросить, так сказать, для чистоты дела, чтобы, знаете ли, у присяжных не было лишних сомнений, а у адвоката – зацепок. Обвиняемый Краюшкин жалуется, что вы пытали его, как он пишет, «еликтричеством». Что вы на это можете сказать?

Судебный следователь Скуридин внимательно посмотрел на Кунцевича.

– Первый раз, что ли, на меня жулики жалуются? Оговаривает, Николай Борисович, вам ли не знать. Да и как я его мог пытать электричеством, когда у нас в надзирательской керосиновое освещение?

– Ну да, ну да. Ладно, читайте протокол, подписывайте и можете быть свободны.

Когда сыскной надзиратель вышел из камеры следователя, письмоводитель – недавно назначенный на должность младший кандидат [19], обратился к Скуридину:

– Интересный он тип.

– Кунцевич? Да, тип занятный. Знаменитость. Лекок-с! Только и мы не лаптем щи хлебаем. Ведь кражу у его императорского высочества герцога Лейхтенбергского ему так и не удалось раскрыть.

– Разве? А я читал в газетах, что эта кража открыта.

– Газеты врать не станут. Открыта кража. Только не Кунцевича это заслуга.

– А кто ж открыл?

– Ваш покорный слуга. Кунцевич с подозреваемым, почитай, месяц бился, а я один раз поговорил и довел злодея до полного сознания. Лебедев мне и явку с повинной написал, и место, куда похищенное спрятал, указал. Представляете, что шельмец удумал: в шкап спрятал, который в герцогской квартире на черной лестнице стоит. Там доски стенки особым образом открываются. Если бы я его, гада, не расколол, никогда бы нам денег не отыскать. Мне за раскрытие этой кражи одна высокая особа запонки бриллиантовые пожаловала. Вот-с, полюбуйтесь!

Через год Кунцевич получил коллежского регистратора. Сашенька переехала жить к нему – для экономии, как она говорила. Летом он взял отпуск, и они поехали в Тверскую губернию, знакомиться с родителями невесты. Будущий тесть – сельский лавочник, далее уездного Ржева никуда не выезжавший, узнав, что жених – потомственный дворянин и имеет классный чин, иначе как «батюшко» его не называл. Правда, имя путал – то Владиславом крестил, то Вячеславом. После бутылки крапивенской рябиновки завода братьев Тимофеевых, которой будущий зять угощал будущего тестя, Павел Петрович полез целоваться и, разойдясь, побожился, что для дочки ничего не пожалеет и даст в приданое «рублей до полутыщи». В общем, помолвка удалась, и вскоре они с Сашенькой поженились.

Глава 3

Пятого февраля 1898 года, едва Кунцевич явился на службу, его позвали к Шереметевскому.

Леонид Алексеевич служил в сыскной четверть века, прошел все ступени карьерной лестницы и в сентябре прошлого года наконец-то стал начальником. В сыскном деле он разбирался не хуже легендарного Путилина.

– Мечислав Николаевич, – начальник указал рукой на стул, предлагая сесть, – как вы смотрите на то, чтобы прокатиться на казенный счет в Псковскую губернию?

– Как прикажете, ваше высокородие. А зачем?

– Дельце там образовалось. Какие-то нехристи в одной из тамошних деревень всю семью вырезали. Девять душ! Даже младенцев не пощадили. Псковский губернатор попросил у министра помощи, и его высокопревосходительство распорядился поручить дело нам. Велел направить в Псков самого способного. Я как предписание прочитал, сразу про вас вспомнил. – Шереметевский усмехнулся: – Ну так как, прокатитесь?

Почувствовав в голосе начальника иронию, Кунцевич насупился.

– Мне одному ехать? – спросил он, вставая.

– Возьмите с собой кого-нибудь. Мищука, например. – Шереметевский тоже встал. – Да вы не дуйтесь, Мечислав Николаевич, не дуйтесь. Я действительно считаю вас одним из лучших своих агентов. И чтобы вы мне окончательно поверили, обещаю – откроете это преступление – рекомендую вас на классную должность [20]. Викторов со дня на день в отставку уйдет по болезни, вот я вас исправлять его должность и назначу, а через годок-другой, глядишь, и