Поздоровавшись, я предложила им сесть.
— Тетушка с дядей сейчас к нам выйдут, господа. Слыхали ли вы, что произошло сегодня утром на Трубной площади?
— Нет, — отвечают, — не слышали.
— Как же! У трамвая, поднимавшегося в гору, вдруг что-то испортилось, он сначала остановился, а затем покатился под гору назад. Люди на ходу принялись выскакивать, а трамвай все скорей и скорей. Наконец со всего размаху наскочил на другой вагон.
Конечно, стекла вдребезги, площадка помята, но, что удивительнее всего — нет не только ни одного убитого, но и раненого. Люди отделались синяками да испугом. Ведь бывают же удивительные вещи на свете.
— Ничего тут удивительного нет, — отвечает мне профессор — отсырело электричество, вот и все! Впрочем, когда имеешь постоянно дело с такими микроорганизмами, как электричество, радий, космополитизм или трансатлантика, то ничему не удивляешься. Не родился еще тот человек, кто мог бы удивить меня чем-нибудь.
— Так ли, профессор, — сказала я. — Мне кажется, что этот человек уже родился, и довольно давно, целых двадцать восемь лет назад.
— То есть в каких это смыслах? — спросил он.
— А в тех смыслах, что этот человек перед вами.
Я ткнула себя пальцем в грудь.
— Изволите шутить, — сказал он, покровительственно улыбнувшись.
— Да если бы вы сейчас прошлись колесом по комнате так, я бы и то не удивился, а просто сказал бы: у барыньки в голове миокардит сделался.
— Ладно, не будем спорить, я вам это сейчас докажу. — И, согласно уговору, я подала сигнал, крикнув:
— Дядюшка, тетушка, пожалуйте сюда!
Двери обеих комнат распахнулись, и люди ввалились в гостиную.
Впереди всех батюшка со вдовой. Отец Иоаким, взглянув на моих собеседников и ткнув в них указательным перстом, торжественно и громко заявил:
— Они, воистину они.
Затем тихо добавил:
— Анафемствуйте, вдовица!
Вдова не заставила себя просить и с поднятыми кулаками кинулась на «газетного литератора»:
— Ах ты мошенник! Ах ты душегуб! Выкладывай сейчас же мои денежки или признавайся, мерзавец, куда их запрятал!
Агенты вмиг окружили мошенников, и оба они очутились в наручниках. Не дав им времени опомниться и желая довести их изумление до предела, я громко сказала:
— Позвольте, господа, вам представить этих людей. Вот этот — Антонов, вор с двумя судимостями, а этот мошенник — Гаврилов — с тремя.
Так они с раскрытыми ртами и выпученными глазами и были выведены на улицу, посажены в автомобиль и доставлены сюда.
Здесь их обыскали, и на каждом из них были найдены по две с небольшим тысячи рублей, которые ими были признаны принадлежавшими все той же обманутой вдове.
Я поблагодарил мою агентшу за блестяще исполненное поручение и приказал выдать ей сто рублей наградных.
Когда возвращали вдове отобранные у мошенников деньги, то последняя, спрятав их, принялась горько жаловаться:
— Экая я, прости, Господи, дурища. Послушалась чужого ума. Обратилась бы я по старинке к свахе, так она бы мне за шелковое платье да за четвертную все бы честь честью обделала. А то нате — сунулась в газеты по-модному — вот и обчекрыжили на тысячу целковых. Чтобы я теперь сунулась бы в какой-нибудь брачный журнал, — да будь ему неладно, пропади он пропадом. Тьфу!..
Часть третья
Убийство Бутурлина
Убийство поручика Бутурлина — преступление незаурядное.
Оно явилось своего рода знамением времени, так как крайне редко до того было видано в России, чтобы люди высокой культуры, ума и образования отягощали свою совесть убийством, имеющим целью сравнительно ничтожную материальную выгоду. Я не говорю об инициаторе убийства, Обриене де Ласси: у него алчность питалась крупными суммами. Но Панченко, этот жалкий и гнусный доктор Панченко, использовавший свои медицинские познания для умерщвления пациента, за всю «операцию» должен был получить лишь пять тысяч рублей. За эти деньги он согласился нарушить докторскую присягу и хладнокровно втыкать им же умышленно загрязненный шприц в тело больного, нетерпеливо ожидая заражения крови и смерти последнего. Какой жутью веет от этого старика, похоронившего в себе всякие проблески человечности.
Дело было так. Весной 1910 года через агентуру до петербургской сыскной полиции дошли слухи о том, что скончавшийся недавно поручик Преображенского полка Бутурлин умер не естественной, а насильственной смертью, что подкладкой всего дела являются какие-то денежные домогательства наследников и т. д.
Так как к этим слухам присоединяли еще и имя доктора Панченко, давно известного полиции по ряду темных делишек, им обстряпанных, то решено было обратить особое внимание на эти сведения, чтобы проверить их основательность. С этой целью приступлено было прежде всего к выяснению семейной жизни предполагаемой жертвы преступления. Она представилась в следующем виде.
Покойный поручик был сыном небезызвестного генерала Бутурлина и его жены, рожденной графини. Б. Бутурлины были богаты, обладали несколькими домами в Петербурге, из которых дом у Мойки на Прачечном переулке был особенно красив (сооружение строителя Исаакиевского собора — Монферрана). В этом доме позднее помещалось итальянское посольство. Кроме того, Бутурлиным принадлежало прекрасное, огромное имение под Вильно, знаменный «Зверинец». Старик Бутурлин, тратя немалые деньги на себя и свои «петербургские прихоти», был довольно скуп по отношению семье, состоявшей из жены и двоих детей, покойного поручика и дочери.
Дочь была замужем за неким Обриен де Ласси, человеком не бедным, но несколько запутавшимся в многочисленных делах и предприятиях, душой которых он являлся.
По собранным сведениям выяснилось, что у детей Бутурлиных с отцом отношения «кисло-сладкие» и что они сильно интересуются будущим наследством.
Так как большая часть имущества Бутурлина представляла собой майорат, то главным наследником в будущем должен был явиться именно умерший поручик, в случае же его смерти —. старший в роде, то есть сын дочери, маленький Обриен де Ласси. Это обстоятельство сразу же заставило петербургскую сыскную полицию насторожиться. Принялись за тщательное обследование деятельности доктора Панченко вообще и за последнее время в частности. Тут развернулась весьма странная и подозрительная картина.
Еще раз подтвердились те темные данные о нем, что уже имелись у полиции. Его медицинская практика заключалась главным образом в выдаче фиктивных свидетельств, в рекламировании «универсальных» лекарств и в широком применении абортов. Панченко обладал довольно серьезными медицинскими познаниями, но их он применял предосудительнейшим образом: выяснилось, что за последние годы им было написано за вознаграждение несколько десятков диссертаций для лекарей, чающих степени доктора медицины.
Весь свой заработок Панченко отдавал некоей Муравьевой, перед которой он буквально благоговел. Муравьева всячески эксплуатировала доктора, обращалась с ним жестоко,
