Эти люди ошибаются, конечно, но и слишком здравомыслящие тоже не правы. Загадка остается загадкой. Несомненно лишь одно — для контрабандистов этот дом был теперь скорее полезен, чем опасен.
Страху свойственно преувеличивать истинное значение вещей. Конечно, многие таинственные ночные явления, приписываемые дому, могли быть объяснены тем, что в нем останавливались разные темные дельцы, подозрительные личности, прячущиеся там с недобрыми намерениями и умышленно создающие вокруг него ореол таинственности.
В те далекие времена такая дерзость была возможна. Полиция, особенно в маленьких государствах, отличалась от той, что существует в наши дни.
К тому же дом был особенно удобен для ночных встреч контрабандистов именно потому, что пользовался дурной славой. Они могли не опасаться облавы. Нельзя же пожаловаться таможенникам или полицейскому сержанту на привидения. Суеверные люди творили крестное знамение, но не доносили властям. Если они замечали что-нибудь, то молча удирали подальше. Существует невольное, но несомненное соглашение между теми, кто пугает, и тем, кто пугается. Испуганные испытывают ужас, им кажется, что они узнали часть какой-то тайны, и они боятся рассказывать о своем страхе, который представляется этим людям таинственным. Потому они и молчат. Кроме того, ими движет инстинкт: немота сопровождает испуг. Кажется, будто ужас говорит этим людям: «Тс-с-с…»
Нельзя забывать, что это происходило в те времена, когда гернзейские крестьяне верили — ежегодно в определенный день повторяется вифлеемское чудо; тогда в рождественскую ночь ни один крестьянин не осмеливался входить в хлев, потому что боялся увидеть там коленопреклоненных быков и ослов.
Что ни говори, дом пользовался дурной славой, и, за исключением редких случаев, никто к нему не приближался. Никому не хотелось натолкнуться на исчадие ада.
Страх охранял этот дом от любопытных, которые могли бы подсмотреть, а потом донести о том, что там происходит; поэтому не было ничего легче, чем проникнуть внутрь при помощи веревочной лестницы или даже обыкновенной деревянной, принесенной из ближайшего селения. Спрятанные в доме припасы давали возможность в полной безопасности выжидать здесь случая, когда представится оказия бежать на каком-нибудь судне. Сохранился рассказ о том, что лет сорок назад один беглец, не то политик, не то коммерсант, жил некоторое время, прячась в таинственном пленмонтском доме, откуда он на рыбачьем судне пробрался в Англию. А уж из Англии легко доехать до Америки.
Рассказывают также о том, что провизия, оставленная в этом доме, не пропадает; Люцифер охраняет ее, зная, что тот, кто ее оставил, должен рано или поздно вернуться.
С вершины, где расположен дом, на юго-востоке, в отдалении одной мили от берега, виден риф Гануа.
Хорошему пловцу проплыть расстояние между Пленмонтом и Гануа трудно, но сделать это возможно. Мы уже говорили, что Клюбену такое было под силу. Кроме того, тот, кому знакомо дно в этих местах, может дважды останавливаться и отдыхать: сначала на так называемом Круглом камне, а затем дальше, отплыв несколько влево, — на Красном камне.
Разорители гнезд
Как раз в это время, приблизительно в тот же субботний день, когда Клюбен ходил в Тортеваль, произошел необычайный случай, о нем сначала знали немногие, и слух об этом распространился гораздо позже. Мы только что говорили: многие явления остаются неизвестными именно благодаря тому ужасу, который они внушают очевидцам.
В ночь с субботы на воскресенье — мы точно указываем срок и настаиваем на нем — трое детей взобрались на Пленмонтский утес. Они возвращались в свою деревню с морского берега. Это были разорители гнезд. Везде, где есть береговые скалы с углублениями, удобными для птиц, мальцы разоряют гнезда. Мы уже говорили об этом. Вспомните, как поступал по отношению к таким детям Жиллиат.
Эти разорители гнезд — своего рода «уличные мальчишки» побережий. Они отличаются большой смелостью.
Ночь была темна, тучи затянули небо. На тортевальской колокольне, похожей на круглую магистерскую шапочку, пробило три часа.
Почему дети возвращались домой так поздно? Очень просто: они охотились за гнездами чаек. В этом году была прекрасная весна, и чайки начали нестись очень рано. Дети увлеклись наблюдением за возней птиц и забыли о времени. Между тем наступил прилив, мальчишек окружила вода; они не могли уже добраться до бухточки, где привязали свою лодку, и должны были ждать на утесе, пока не наступит отлив. Поэтому-то возвращались домой поздно ночью. В таких случаях матери ждут своих детей с лихорадочным беспокойством, а когда все кончается благополучно, их радость находит себе выход в гневе, а слезы — в тумаках. Поэтому мальчики торопились, заранее страшась того, что их ожидает. Они спешили, но в то же время охотно опоздали бы еще больше, да и вообще не испытывали никакого желания оказаться дома. Они знали, что вместе с поцелуями радости их ждут побои.
Лишь один из ребят мог ничего не опасаться — он был сирота. Маленький француз, у которого не было ни отца, ни матери, в тот момент чрезвычайно радовался такому обстоятельству. Никто его не ждет, и никто не станет бить. Остальные двое были гернзейцами, родом из Тортеваля.
Взобравшись на крутой склон, разорители гнезд очутились на лужайке, где стоял заброшенный дом.
Неудивительно, что их охватил страх: это случалось со всеми прохожими, а особенно с детьми, да еще в столь поздний час.
С одной стороны, они почувствовали желание бежать со всех ног; с другой, им хотелось остановиться и хорошенько рассмотреть таинственный дом. Они так и сделали.
Дом был черным и казался грозным. Посреди пустыря стояла темная, симметричная громада с прямыми углами, напоминающая алтарь мрака.
Первой мыслью детей было удрать; второй — подойти ближе. Они никогда не видели этот дом в столь поздний час. Ими завладело желание испытать страх. К тому же среди них ведь был маленький француз. И дети приблизились к дому. Известно, что французы ни во что не верят. А ведь на людях и смерть красна: каждого из них ободрило то, что его товарищи с ним.
Кроме того что они были охотниками за гнездами, детьми, общий возраст которых не больше тридцати лет, они приблизились к тайне: не останавливаться же на полпути! Раз они были так близко
