Нэнси вырезала и сохранила мою статью, потому что Марли очень напоминал ее лабрадора Грейси. «Я положила статью на стол и на минуту отвернулась, чтобы убрать ножницы, – написала она. – Грейси тотчас слизнула газетную вырезку».
Вот это да! Мне становилось все лучше и лучше. Марли больше не казался таким уж ужасным. Как бы то ни было, у него было много общего с членами Клуба плохих собак. Я распечатал несколько писем и показал их Дженни. Она прочитала их и расхохоталась – впервые после смерти Марли. Мои новые друзья из Тайного общества хозяев сумасбродных собак помогли мне куда больше, чем они полагали.
* * *Дни складывались в недели. Закончилась зима и наступила весна. На могиле Марли выросли бледно-желтые нарциссы, а сверху ее осыпали белоснежные лепестки вишни. Постепенно жизнь без нашего пса вошла в колею. Бывали дни, когда я даже не вспоминал о нем, но вдруг я замечал какую-нибудь незначительную деталь – шерстинку на моем свитере, стук поводка в моем ящике, когда доставал новую пару носков, – и мыслями снова возвращался к Марли. Со временем все плохое стиралось в памяти и оставались только приятные воспоминания. Давно забытые картины возникали с такой четкостью, будто прокручивал видеопленку. Вот Лиза, раненая девочка, выйдя из больницы, склоняется над ним и целует его в морду. Вот вся съемочная группа возится с ним. Вот почтальон, который каждый день оставляет ему скромный гостинец под дверью. А вот он держит манго передними лапами и гложет мякоть. Или тычется носом в детские подгузники, а морда у него одурманенная, как у наркомана, или клянчит успокоительное, словно это кусочки нежного мяса. Мимолетные вспышки, которые едва ли заслуживают места в памяти, тем не менее осели в ней и теперь появляются на моем воображаемом экране в самых неподходящих местах и в самое неудобное время. Большинство из них вызывали во мне улыбку, но порой я, прикусив губу, умолкал во время разговора.
Один из подобных моментов всплыл в моей памяти во время планерки. Передо мной снова возник Вест-Палм-Бич, Марли был еще щенком, а мы с Дженни – счастливыми молодоженами. Был прохладный зимний день. Мы прогуливались, взявшись за руки, вдоль Берегового канала, а Марли бежал впереди, увлекая нас за собой. Я позволил ему запрыгнуть на бетонный волнорез шириной примерно 60 сантиметров и высотой почти метр. «Джон, он может упасть», – предупредила Дженни. Я спросил: «Неужели ты считаешь его настолько глупым, что он способен прыгнуть вниз с края пропасти?».
Спустя десять секунд он именно так и поступил, с громким шлепком плюхнувшись в воду. Чтобы вытащить его на берег, нам пришлось срочно организовывать спасательную операцию.
Через несколько дней, когда я ехал брать интервью, в памяти ожила еще одна сцена, опять-таки из той поры, когда у нас с Дженни еще не было детей. Мы решили провести романтический уик-энд и сняли бунгало на острове Санибель. Невеста, жених и Марли. Я совершенно забыл о том уик-энде, но воспоминание неожиданно напомнило о себе, причем так ярко, словно это происходило вчера. Вот мы колесим через весь штат, а Марли втискивается между нами в машине, время от времени случайно передвигая носом рычаг переключения передач в нейтральное положение. А после проведенного на пляже дня мы искупали его в ванне, и все вокруг было забрызгано мыльной пеной, песком и водой. А потом мы с Дженни занимались любовью на прохладных хлопчатобумажных простынях, в открытые окна дул океанский бриз, а наш пес барабанил по матрацу своим, как у выдры, хвостом.
Марли был центральным персонажем в самых счастливых главах истории нашей совместной жизни. В них описывались наша любовь и взаимоотношения, наши карьерные взлеты и рождение детей – иными словами, все успехи, разочарования и открытия. Он вошел в нашу жизнь в ту пору, когда мы пытались представить себе, как нам удастся сохранить свою свободу в браке и реализовать себя. Он присоединился к нам в период, когда мы столкнулись с проблемами, знакомыми любой паре, – нередко болезненным процессом слияния двух разных прошлых в одно общее будущее. Он стал крепкой нитью в узоре на канве совместной жизни. Точно так же, как мы помогли ему подняться до уровня домашнего любимца, он помог нам повзрослеть – стать супружеской парой, родителями, любителями животных. Несмотря на все разочарования и неоправдавшиеся ожидания, Марли преподнес нам бесценный подарок. Он научил нас искусству безграничной любви. Умению дарить и принимать ее. А там, где живет любовь, все остальное приложится.
* * *На следующее лето после смерти Марли мы соорудили бассейн, и я не мог отделаться от мыслей, как бы он понравился нашему неутомимому водоплавающему псу. (Разумеется, он моментально процарапал бы прокладки и забил фильтр своей шерстью.) Дженни не переставала удивляться, насколько просто стало поддерживать дом в чистоте в отсутствие собаки. А я признался, что мне нравится ходить босиком по газону, не волнуясь о том, куда наступить. Наш садик выглядел гораздо лучше, ведь раньше по нему носился взад-вперед огромный охотник с могучими лапами, преследующий кроликов. Нет сомнений, жизнь без собаки и легче, и необыкновенно проще. Мы могли все вместе уехать на выходные, не ломая голову, куда бы пристроить пса. Можно было пойти пообедать, не опасаясь за свое добро. Дети могли спокойно есть за столом, и никому не приходилось следить за тем, чтобы пес не залез к ним в тарелку. А когда уходили, мусорное ведро не нужно было убирать на кухонный шкаф. Мы могли спокойно наслаждаться вспышками молний за окном. Особенно радовала свобода передвижения по дому без гигантского желтого магнита, притянутого к моим пяткам.
Но без собаки мы не чувствовали себя полноценной семьей.
* * *Однажды в конце лета я спустился позавтракать, и Дженни передала мне раскрытую газету.
– Ты не поверишь, – сказала она.
Раз в неделю наша местная газета публиковала фото и давала описание какой-нибудь собаки из приюта для бродячих животных. Там указывалось имя собаки и содержалась краткая характеристика «от первого лица», будто животное само описывает свои лучшие качества. Это была уловка, с помощью которой сотрудники приюта старались выставить собаку очаровательной и милой. Мы всегда находили эти
