С приближением вечера мы занимались поиском места для ночлега. Нам пришлись по душе частные апартаменты. Ими заправляли симпатичные вдовы-ирландки, которые тепло принимали нас: подавали чай, стелили постель и всякий раз начинали разговор с вопроса: «Ну что, скоро планируете пополнение семейства?» А потом они оставляли нас в спальне, закрыв за собой дверь с понимающей улыбкой.
Мы с Дженни решили, что в Ирландии существует национальный закон, предписывающий кровати для гостей ставить напротив огромного изображения либо папы, либо Девы Марии. В некоторых домах имелось и то и другое. В одном месте даже висели огромные четки, которые свисали с изголовья кровати. Ирландский закон безбрачия, касающийся путешественников, также гласил: кровати для гостей должны быть предельно скрипучими, чтобы поднимать переполох, едва один из лежащих на ней людей попытается хотя бы повернуться на другой бок.
Все было задумано так, чтобы интерьер казался не более соблазнительным для любовных утех, чем монастырь. Мы находились в чужом доме – несомненно, в доме ревностного католика, – с тонкими стенами, скрипучей кроватью, изваяниями святых и непорочных дев и любопытной хозяйкой. Готовы поклясться, что она несла вахту по другую сторону двери. Все это исключало место нашего ночлега из списка самых благоприятных мест для секса, что, естественно, с новой силой разжигало во мне страсть к жене.
Мы выключали свет, забирались под одеяло (пружины под нами старательно скрипели), и я клал руку на грудь жены или гладил ее живот.
– Ни за что! – шептала она.
– Почему нет? – удивлялся я.
– Ты что, рехнулся? Миссис О’Флаэрти находится за стеной.
– Ну и что с того?
– Мы не можем!
– Конечно, можем.
– Она все услышит.
– Мы будем тихо.
– Ну да, конечно!
– Обещаю. Мы будем только двигаться.
– Ладно, давай только сначала набросим рубашку или что-нибудь на лик папы, – сказала она наконец, уступая. – Не могу, когда на нас кто-то пялится.
И вдруг секс показался таким… таким запретным! Будто я снова стал школьником и все делаю украдкой, а моя мать подозрительно поглядывает на меня. Заняться сексом здесь было делом рисковым и означало публичное осуждение за общим завтраком на следующее утро. Мы могли увидеть хитрую усмешку в глазах миссис О’Флаэрти, которая, подавая яичницу с помидорами, приподнимет бровь и наверняка спросит: «Ну, как вам спалось?»
Вся территория Ирландии была зоной сексуальных запретов. Именно этот стимул и был мне нужен. На протяжении всего путешествия мы спаривались, как кролики.
Однако Дженни беспрестанно волновалась за нашего покинутого большого малыша. Каждые несколько дней она бросала пригоршню монет в телефон-автомат и звонила домой, чтобы выслушать отчет Кэти. Я стоял возле телефонной будки и слушал реплики Дженни.
«Он правда это сделал?.. Серьезно?.. Прямо на дорогу?.. Но с тобой ведь все в порядке?.. Слава богу… Я бы тоже закричала… Что? Твои туфли?.. О нет! Еще и сумочку?.. Конечно, мы компенсируем… Вообще ничего не осталось?.. Разумеется, купим новые… Что он?.. Жидкий цемент, говоришь? Да как такое вообще могло случиться?!»
И дальше в том же духе. Каждый звонок сопровождался длинным перечислением проделок Марли, одна хуже другой, и многие его выходки удивляли даже нас, закаленных в битвах на собачьем фронте. Марли оказался безнадежным учеником, а Кэти выпала доля несчастной практикантки. И ему очень нравилась такая ситуация.
Когда мы вернулись домой, Марли выскочил нам навстречу. Уставшая Кэти стояла в дверях с измученным видом. На ее лице было отсутствующее выражение, как у контуженого бойца после ожесточенной битвы. На крыльце стояла сумка с ее вещами, а в руке она держала ключ от машины, словно не могла дождаться момента, когда можно будет уйти. Мы вручили ей подарки, долго благодарили и просили не беспокоиться об изжеванных Марли шторах и остальном ущербе. Она вежливо попрощалась и уехала.
Нам показалось, что Кэти вообще не удалось хоть как-то повлиять на Марли, и пес совершенно отбился от рук. И каждая такая победа придавала ему смелости. Он напрочь забыл команду «рядом» и тащил за собой Кэти куда ему вздумается. Он отказывался бежать к ней. Хватал все, что хотел: туфли, сумочки, подушки, – и не отдавал. Таскал еду с ее тарелки. Рылся в мусоре. Даже пытался делить с ней постель. Пес решил, что пока «родители» в отъезде, он главный в доме, и не собирался терпеть, чтобы какая-то тихоня использовала свое служебное положение в личных целях и нарушила его раздолье.
– Бедная Кэти, – сказала Дженни, – вид у нее был немного разбитый, тебе не показалось?
– Точнее, убитый.
– Наверное, не стоит второй раз просить ее посидеть с Марли.
– Да уж, – ответил я. – Это не самая лучшая идея.
Повернувшись к Марли, я сказал:
– Медовый месяц закончился, босс. С завтрашнего дня приступаем к тренировкам.
* * *На следующее утро мы с Дженни отправились на работу. Но прежде я надел на Марли сдерживающий ошейник и вывел его погулять. Он немедленно рванул вперед, даже не пытаясь изображать, будто пойдет рядом.
– О, как все запущено, – протянул я, со всей силы дернул поводок на себя и сбил Марли с лап. Он поднялся, откашлялся, виновато посмотрел на меня, словно пытаясь сказать: «Ладно, не сердись по пустякам. Просто Кэти не возражала, чтобы я тащил ее на буксире».
– Привыкай, – сказал я, усадив его.
Я отрегулировал поводок таким образом, чтобы он крепился к ошейнику сверху, то есть давал наибольший эффект.
– Что ж, попробуем еще раз.
Он холодно посмотрел на меня, не скрывая своего отношения.
– Марли, рядом! – приказал я, бодро шагнув с левой ноги и держа пса на коротком поводке, при этом моя левая рука почти касалась ошейника. Он двинулся вперед, немного пошатываясь, а я резко одергивал его, сурово затягивая регулируемый ошейник.
– Значит, так ты пользовался слабостью бедной женщины, – проворчал я, – тебе должно быть стыдно.
К концу прогулки мои суставы пальцев побелели от напряжения, зато я наконец-то убедил Марли в серьезности своих намерений. Это была вовсе не игра, а, скорее, жизненно важный урок того, что любое действие имеет определенные последствия. Когда пес рвался вперед, ошейник перекрывал ему кислород. Всякий раз, без исключения. Если он подчинялся и шел рядом, я ослаблял поводок, и Марли чувствовал, что цепочка свободно болтается вокруг его шеи. Вперед – удушье, рядом – дыхание. Это оказалось доступным даже пониманию Марли. Прогуливаясь по велосипедной дорожке, мы снова и снова повторяли эту последовательность. Вперед – удушье, рядом – дыхание. Постепенно до него начало доходить, что хозяин – я, а он – домашнее животное и отныне будет именно так. Когда мы свернули
