Беременность благотворно повлияла на Дженни. Она начала рано вставать, чтобы сделать зарядку и выгулять Марли. Она готовила полезную, здоровую еду из свежих фруктов и овощей. И поклялась не употреблять кофеин и диетическую содовую, а также, само собой разумеется, алкоголь в любом виде и даже не разрешала мне добавить столовую ложку шерри в кофейник.
Мы пообещали друг другу не распространяться о беременности до тех пор, пока не убедимся, что зародыш жизнеспособен и нет угрозы выкидыша, но ни одному из нас не удалось хранить молчание. Мы были так взволнованы, что делились новостью с доверенными лицами, заклиная каждого держать это в тайне, пока наш секрет не перестал быть секретом. Сначала мы сообщили родителям, потом – братьям и сестрам, затем – самым близким друзьям, потом – коллегам, наконец – соседям. На одиннадцатой неделе животик Дженни стал понемногу округляться. Мечта стала принимать реальные очертания. Почему бы не поделиться нашей радостью с миром? К тому времени, когда подошел срок для обследования и УЗИ, если бы представилась такая возможность, мы были готовы вывесить объявление: Джон и Дженни ждут ребенка.
В то утро, когда нам нужно было ехать на прием к врачу, я отпросился с работы и, действуя по инструкции доктора, прихватил чистую кассету, чтобы мы могли запечатлеть для истории первые, пусть и нечеткие снимки нашего ребенка. Прием предполагал не только осмотр, но и консультацию. Акушерка должна была ответить на все вопросы, измерить окружность живота Дженни, послушать сердечный ритм плода и, конечно, показать нам крошечное существо, живущее внутри моей жены.
Мы приехали к девяти часам утра. Акушерка, спокойная женщина средних лет с британским акцентом, провела нас в маленькую смотровую и спросила:
– Хотите послушать, как бьется сердце вашего ребенка?
Ну конечно, ответили мы. И напряженно вслушивались, пока она водила по животу Дженни чем-то вроде микрофона, подключенного к динамикам. Мы сидели с застывшими на лицах улыбками, пытаясь услышать сердцебиение малыша, но в динамиках раздавался лишь невнятный шум.
Акушерка сказала, что в этом нет ничего необычного.
– Все зависит от положения плода. Иногда вообще ничего нельзя услышать. А возможно, просто слишком рано. – Она предложила сразу перейти к аппарату УЗИ. – Давайте посмотрим на вашего малыша, – бодро предложила она.
– Наш первый взгляд на младенца Гроги, – подхватила сияющая Дженни, поворачиваясь ко мне.
Акушерка провела нас в кабинет УЗИ и велела Дженни лечь на кушетку, рядом с которой стоял монитор.
– Я принес пленку, – сказал я, помахав кассетой.
– Пусть пока она побудет у вас, – ответила акушерка, подняла блузку Дженни и начала исследовать ее живот инструментом, внешне похожим на хоккейную шайбу. Мы уставились на экран компьютера с непонятным бесцветным изображением.
– Хмм, этот, по-видимому, ничего не улавливает, – произнесла акушерка бесстрастным голосом. – Попробуем вагинальное УЗИ, так вы узнаете гораздо больше подробностей.
Она вышла из кабинета и спустя несколько минут вернулась с другой медсестрой, высокой крашеной блондинкой с монограммами на ногтях. Медсестру звали Эсси. Она попросила Дженни снять трусики и ввела датчик с надетым на него презервативом в ее влагалище. Акушерка оказалась права: изображение стало более четким. Она навела фокус на плод, напоминавший крошечный темный мешочек на бесцветном фоне, и одним щелчком мыши увеличила изображение, а потом еще дважды. Однако, несмотря на все манипуляции, мешочек казался размытым и бесформенным. Где маленькие ручки и ножки, которые должны сформироваться к десятой неделе, по утверждениям авторов пособий для беременных? Где крошечная головка? Где бьющееся сердце? Дженни изо всех сил тянула шею, чтобы увидеть изображение на экране. Она все еще надеялась и спрашивала, изнывая от нетерпения и изредка издавая нервный смешок:
– Ну, что там?
Мне хватило одного взгляда на лицо Эсси, чтобы понять: ответ будет совсем не тем, какой мы хотим услышать. Внезапно я понял, почему она ничего не говорила, пока увеличивала изображение. Она ответила на вопрос Дженни ровным голосом:
– Не совсем то, что вы ожидали увидеть к десяти неделям.
Я положил руку на колено Дженни. Мы оба продолжали всматриваться в комочек на экране, словно могли вдохнуть в него жизнь.
– Дженни, думаю, есть проблема, – продолжала Эсси. – Сейчас я позову доктора Шермана.
Пока мы сидели в тишине, я понял, что имеют в виду люди, когда рассказывают, как у них перед обмороком в глазах начинают мелькать черные точки. Я почувствовал отток крови от лица и звон в ушах. Если я не сяду, пронеслось в сознании, то упаду. Насколько ужасно это будет выглядеть? Моя мужественная жена, стоически воспринимавшая неприятное известие, и ее муж, лежащий на полу без сознания в окружении медсестер, которые пытаются вернуть его к жизни с помощью нашатыря. Я присел на край кушетки, одной рукой взяв Дженни за руку, а другой – поглаживая ее шею. Глаза жены наполнились слезами, но она не плакала.
Доктор Шерман, высокий мужчина с колоритной внешностью, немного резковатый, но приветливый, подтвердил, что зародыш мертв.
– Сомневаться не приходится, мы обязательно услышали бы сердцебиение. – Он тактично пересказал нам то, что мы уже знали из прочитанных книг. Одна из шести беременностей оканчивается выкидышем. Таким образом природа отсеивает слабых, отстающих в развитии, имеющих серьезные нарушения. Видимо, вспомнив о беспокойстве Дженни по поводу спреев от блох, он добавил, что мы ни в чем не виноваты. Он дотронулся рукой до щеки Дженни, наклонился, будто хотел поцеловать ее, и сказал:
– Мне очень жаль. Вы сможете повторить попытку через пару месяцев.
Мы с Дженни молчали. Чистая кассета неожиданно оказалась совершенно ненужной. Было очень больно смотреть на нее и думать о нашем слепом наивном оптимизме. Я спросил у врача:
– Что нам теперь делать?
– Нужно удалить плаценту, – сказал он. – Сто лет назад вы бы даже не узнали, что у вас выкидыш, пока не началось бы кровотечение.
Он предложил нам переждать выходные и вернуться в понедельник на операцию, во многом напоминающую аборт, при которой зародыш и плацента удаляются из матки. Но Дженни хотелось поскорее забыть обо всем этом, как о кошмарном сне, да и мне тоже.
– Чем скорее, тем лучше, – ответила она.
– Хорошо, – согласился доктор Шерман, ввел Дженни специальный препарат и удалился. Мы слышали, как он, пройдя по коридору, зашел в соседнюю смотровую и принялся шумно поздравлять будущую маму, добродушно подшучивая над ней.
Оставшись вдвоем, мы с Дженни крепко обнялись
