– Я могу сбегать? – с надеждой предложил Ильнас.
– Сейчас… – Отон полез за пазуху.
Я только вздохнул. Завтра жалеть будет. Одно хорошо – Ильнас бегал за настойкой очень долго, и за это время здоровяк может вырубиться. Причину длительности похода к «купцам», как и рвения мальчишки, я знал. Бегал он туда, чтобы хоть одним глазком увидеть женские прелести – вдруг проведут мимо. Мужики даже скинулись ему вчера на «попробовать». Только я не разрешил, обосновав тем, что для первого раза можно и получше найти. Ильнас теперь со мной почти не разговаривал.
– Пойдем к девчонкам! – залетел в шатер Ротимур.
– Знаешь же, что не пойду.
– Да ладно тебе, они моются.
– Ага. Я так и понял. Туда реку повернуть надо, чтобы они отмылись.
– Ну вытираются. Пошли хоть за компанию, там посидишь. Тебе как десятнику можно.
Нам действительно разрешалось в целях контроля поведения своих подчиненных беспричинно находиться на территории «утешной сотни».
– Ну ладно, пошли, – поднялся я с лежанки.
Как бы описать сие непотребное действо… На окраине лагеря стоял десяток огромных шатров, вход в которые был, разумеется, платным. Я внутрь не заходил, но, со слов мужиков, шатры были разделены внутри занавесками. К желающему, вошедшему внутрь, выходили обнаженные девицы, хвастающиеся своими прелестями, и он выбирал. Если же никто из них не нравился, то приглашали из другого шатра. В этот момент и происходили эти самые перебежки полуобнаженных девиц. Ротимур с ходу нырнул в шатер, на который указал воин охраны. «Зачем звал, спрашивается?» – Я присел на бревно, кивнув вместо приветствия охране. Минут через пять из шатра вышла сморщенная старушенция и бодро поскакала к соседнему шатру.
– Сейчас черненькую приведут, – раздался за спиной голос Ильнаса.
Я, оглянувшись, приглашающе хлопнул рукой рядом с собой.
– Ты откуда знаешь?
– А они, если кому не нравится, то одних и тех же переводят. Обе рыженькие заняты. Беленькая – в дальних шатрах. Так что черненькую приведут.
– Тебе в разведку или соглядатаем надо.
– Я в черную сотню хочу. Вот тебя тысячником сделают, и уйду к Илуну.
– Прыткий какой, – криво усмехнулся я.
Мне сегодня нездоровилось. Внутри неприятно мутило. Выпил я за эти дни, конечно, много, но чисто ради эксперимента, так как тут же магически отрезвлял себя. Пусть и не очень хорошо, но это у меня получалось. Однако побочный эффект в виде похмелья сегодня почему-то чувствовался с самого утра.
– Вон ведут. Везет Ротимуру.
Из дальнего шатра действительно вели какую-то неопределенного возраста куклу в накидке. Ильнас помахал рукой, она ему в ответ тоже, и слегка приоткрыла свой импровизированный «плащ», оголив на мгновение довольно милую ножку.
– И ради этого ты тут отираешься? – спросил я пацана.
– Ты же не разрешаешь…
– А воины не угостят девушку вином? – перебил Ильнаса сиплый голос.
– А у нас только настойка, – растерянно ответил он, глядя снизу вверх на противно улыбающуюся худую девицу лет тридцати.
На девице было надето не то платье, не то халат чуть ниже колена. Ноги были босыми, и от этого самому становилось холодно – земля еще не прогрелась. Ее натянутая улыбка вкупе с напускным залихватским видом, выражала как ее профессию, так и весь внутренний мир, заключавшийся в желании выпить. Впрочем… она этого и не скрывала.
– Рамая! Иди в свой шатер, – рыкнул воин охраны.
– Да пусть с нами посидит. Воину ухо приласкает, – попросил я стража, кивнув на Ильнаса.
– Не положено.
Я, сунув руку за пояс, достал монету и протянул в его сторону. Тот подошел, взял и кивнул девице.
– Сбегай купи ларе вина, – протянул я монету и Ильнасу.
Можно было и не тратиться, но почему-то я решил, что общение с этой жрицей любви отрезвит разум парня. Как же я ошибался… Она прямо сыпала комплиментами Ильнасу, а когда страж отворачивался, то, взяв пацана за руку, тянула ее к своей груди. Понятно, тот не сопротивлялся. Надо было прекращать это растление малолетних.
– Рамая, а ты почему не в шатрах?
– Мне сегодня нельзя утешать.
– Понятно. Сколько тебе зим?
– Семнадцать.
– Сколько?!
– Семнадцать, – повторила она.
– А в рабыни как попала? – после некоторой паузы, за время которой девица приложилась к бутылке прямо из горла, спросил я.
– Отец продал.
Блин. Ну что за невезение. Так ведь еще и жалко ее станет.
– А в эту сотню?
– Сама пошла. Я раньше в швейном торбе была – одежду воинам шили, а когда четырнадцать исполнилось, то старшая предложила сюда пойти.
– И что, нравится здесь?
– Думаешь, в швейном торбе хорошо? Здесь я хоть вам ласку дарю. Да и люди попадаются хорошие… не все, конечно. – Девчонка, запрокинув голову, отхлебнула еще раз. – В швейном бы сейчас уже полуслепой была. А ты что, жалеешь? Так выкупи и женись. Я верной буду…
В глазах зарябило. Приступом подкатила тошнота…
– Чего это с ним… – Голос малолетней рабыни раздавался словно издалека.
В голове путались какие-то несвязные мысли, а следом и видения. Альяна, одетая в халат жрицы любви… Ганот с разбитым лицом… Ротимур, с испугом глядящий на меня… Шрам… Понимаю, что надо как-то остановить это, но ничего сделать не могу. Руки и ноги не слушаются. Тошнота… Вот позорище-то будет, если десятника при всех рвать начнет. Зачем пил, спрашивается?..
Очнулся я в своем шатре. Тело не ощущал совсем, в отличие от магии, впивавшейся сотнями иголок в спину. Лежал на земле, но холода не ощущал. Наоборот, было жарко. Где-то за пределами взгляда, справа, мелькали голубоватые отблески, резко разнившиеся с линиями магических сил вокруг. Зрение вышло из-под контроля, и попытки скрыть его не увенчались успехом. С трудом повернув голову в ту сторону, я лихорадочно стал пытаться концентрироваться, как учил Дайнот. Из пальцев моей правой руки во все стороны беззвучно растекались тонюсенькие нити электрических разрядов. Пошевелить или хотя бы почувствовать руку я
