Глубоко вздохнув, я встала и убрала свой новый гардероб в шкаф. Решила сегодня не переодеваться. Потом присела у окна и снова уставилась на улицу невидящим взглядом.
Что. Мне. Делать?
Я не знаю…
Ночь вступала в свои права, накрывая город тьмой. Загорались огни в окнах домов, стоящих дальше по улице. Во дворе трактира слышались голоса, собирался народ к ужину. Кто поесть и найти ночлег, кто выпить и пообщаться. В моей комнатушке тоже стало темно, но мне не хотелось пока ни зажигать свечу, стоящую на подоконнике, ни вынимать из чехла мой светкамень.
Во мгле легче думалось.
Решившись, я вытянула из-за ворота рубашки одну из цепочек. Амулет личины я не трогала и не снимала ни разу за все эти месяцы. Мама предупреждала, что нельзя, во второй раз его активировать не удастся. А вот с тем амулетом, блокирующим магический дар (при условии, что он у меня есть), который я ношу с рождения, вероятно, пора распрощаться. Ведь здесь уже не страшно, что я, возможно, маг.
Стаскивала я его через голову трясущимися руками и с душевным трепетом. Ведь я что-то почую? Произойдут какие-то перемены?
А когда после продолжительного сидения с закрытыми глазами в попытке понять, что стало иначе, я не почувствовала ничего, то едва не разрыдалась. Это был бы мой шанс. Если бы я обладала магическим даром, то можно было бы выучиться, а потом найти свое место в жизни. А тут – ни-че-го. Совсем.
На ужин в общий зал я спускалась в состоянии, близком к отчаянию и жажде убивать одновременно. Ненавидела себя, Гаспара, ситуацию, в которую попала, весь мир в целом. У меня было настолько жуткое выражение лица, что я аж вздрогнула, когда зацепила его краем взгляда в зеркале, выходя из комнаты. Пришлось взять шляпу и нахлобучить ее, пряча от всех свои эмоции.
Нашла дальний темный угол, притулилась у стены, пристроила рядом гитару, которую побоялась оставлять в комнате, и огляделась. Заведение почти заполнилось, большая часть столов уже была занята. Трактирщик за стойкой протирал полотенцем кружки, лишь изредка отвлекаясь, чтобы отдать распоряжения сновавшим по залу служанкам с подносами.
Ко мне вскоре подскочила одна из них и протараторила:
– Тушеная капуста, отварная картошка, курица, гусь, яблочный пирог, грибная похлебка с обеда осталась.
– Похлебку, пирог и кружку горячего молока с медом, – хрипло сделала я заказ.
Я всё же немного простудилась после сегодняшней ночи, горло саднило, и хотя температура не поднялась, самочувствие было неважным.
– Молоко с медом? – опешила от столь странного заказа девица.
– Простыл, горло болит, – без улыбки ответила я и прищурилась. Вот пусть только попробует ляпнуть что-нибудь. Сегодня я настроена кровожадно.
Вероятно, она прочитала это по моему лицу, потому что лишь заученно улыбнулась и умчалась передавать мой заказ на кухню.
Вскоре мне всё принесли, и я, ни на кого не глядя, поужинала. К тому времени как покончила с трапезой, в трактире было уже не протолкнуться. По-хорошему, не мешало бы спросить разрешения у хозяина заведения и выступить, чтобы восполнить потраченные деньги, но… У меня не было на это сил. Снова изображать веселье, пытаться выглядеть милым и любезным менестрелем, забавлять народ, что-то петь и рассказывать… А горло-то болит.
Нет. Сегодня я не готова развлекать публику.
Но и уходить в свою комнату не спешила. Взяла в руки гитару, погладила ее и тронула струны. Плевать, кто там вокруг. Я хочу сыграть для себя, не для них.
Смежив веки, погрузилась в мир музыки. Мелодия за мелодией… То, что учила, исполняла и любила в своей прошлой жизни. Никаких веселых и разбитных народных мотивов. Только невероятные, берущие за душу, пронзительные ноты. Было бы еще красивее, если бы я играла на рояле, изобретении гномов, около сотни лет назад с обычной для них смекалкой переделавших привычный клавеси́н[2], но и так – это было прекрасно.
Уйдя в себя, совершенно забылась и потерялась, стало неважным, где я и кто вокруг. Музицировала, оплакивая свою жизнь. И древний инструмент давно исчезнувшего народа сидхе пел и плакал со мной. А может, я уже и не плакала. Не знаю…
Полностью опустошенная, я остановилась. Вздохнула, выпрямилась, открыла глаза и вздрогнула… В зале стояла гробовая тишина. Не сновали, переговариваясь и отшучиваясь, служанки. Не стучали приборы о тарелки и кружки о столешницы. Никто не беседовал и не смеялся. Все до единого посетители замерли неподвижно и слушали. Даже трактирщик отложил в сторону полотенце, отставил посуду и застыл, облокотившись о стойку локтями. И все они смотрели на меня.
Глава 9
Я смущенно кашлянула, растерявшись от столь пристального внимания и такой неоднозначной реакции. Неловко выбралась из-за стола, держа одной рукой музыкальный инструмент. Второй рукой потянула со стола свою шляпу, которую сняла перед ужином, и так она и лежала всё это время. Уже хотела поднять головной убор и снова вздрогнула. На его донышке блестели монеты. Как и когда мне успели их накидать, я не слышала и не видела. Но судя по количеству монеток (вперемешку медных и серебряных), мое сегодняшнее выступление никого не оставило равнодушным.
Озадаченно постояла, рассматривая свой неожиданный заработок, после чего повернулась к людям и с достоинством поклонилась. Так, как если бы я была лордом, а они такие же аристократы, ровня мне. После чего в полной тишине, не нарушаемой даже шорохом, пересекла зал и поднялась по лестнице на второй этаж. И лишь когда я уже почти дошла до своей комнаты, внизу раздались первые звуки.
Кто-то из моих слушателей отмер и гулко кашлянул, после чего крякнул и прозвучал звук наливаемого напитка.
Войдя в комнату, я выдохнула и потерла рукой лицо, не зная, хорошо или плохо то, что у меня сейчас случился такой неожиданный концерт и я привлекла к себе внимание. Потом пожала плечами и убрала гитару в угол у окна, чтобы не задеть ее в темноте и не уронить. Но стоило мне зажечь свечу и разобрать постель, как в дверь вежливо постучали.
Открыв, я с удивлением уставилась на трактирщика, мявшегося в коридоре.
– Ты это, парень, если завтра еще захочешь сыграть, то я – за. Только скажи. Я тогда народ заранее предупрежу. Уж больно ты сегодня тронул всех. Аж сердце щемит и душа плачет от твоей музыки, – явно чувствуя себя неловко от этих слов, сообщил он мне. – Так чего? Сыграешь?
Помедлив секунду, я кивнула.
– Вот и хорошо. Ну, я пойду?
У меня взметнулись брови, но я лишь снова кивнула, не произнеся ни слова.
Хозяин заведения, тяжело шагая, достиг лестницы и прямо оттуда, не спускаясь, громко произнес:
– Завтра! Вечером приходите.
Утром
