«Кто ты?» – хотела спросить Лили. Но затем помощник снова нажал на кнопку, и все, что она смогла сделать, так это прижаться к другой женщине, как ребенок к коленям матери, ища утешение. Когда включилось электричество, Лили забыла о Лучшем мире. Осталась только боль, белая, горячая агония, вспыхнувшая под кожей, стирая все остальное… за исключением женщины. Лили пыталась думать о Мэдди, Дориан, Джонатане, Тире, но чувствовала себя измотанной. Несколько раз боль прекращалась, когда она уже была готова умолять их остановиться. Она подумала о своей старой жизни, в которой боялась укусов пчел, и мысль заставила ее хихикнуть, мрачным бессмысленным смешком, умершим, не успев долететь до стены комнаты. Комнаты, которая была единственным, что осталось.
– Посмейтесь, Лили. Вы можете прекратить это в любой момент.
Голос бухгалтера выдавал раздражение. Он устал, подумала Лили, и это породило новую надежду: ему же рано или поздно нужно будет поспать? Конечно, ее могут передать другому следователю, но бухгалтер не производил впечатления человека, готового выпустить дело из своих рук. Он был охотником, терпеливо дожидающимся момента, когда она откроется, и он бы не захотел, чтобы удовлетворение от этого момента досталось бы кому-нибудь еще, когда именно он сделал так много, чтобы ослабить неподатливую крышку.
Боль прекратилась, и все тело Лили осело от облегчения. Раньше она пыталась думать о светлых вещах, за которые можно было бы зацепиться, и в этот странный момент ей на ум пришла одна из них: у нее не было детей. Если бы были, эти люди, безусловно, использовали бы их сейчас. Она задумалась, не задержали ли маму, не нагрянули ли в милый загородный район в Медиа и не увезли ли ее.
– Ну же, Лили. Вы же знаете, что рано или поздно сдадитесь. Зачем это продлевать? Разве вам не хотелось бы перекусить? Разве не хотелось бы, чтобы я дал вам поспать?
Лили ничего не ответила, почувствовав облегчение оттого, что помощник встал и вышел из комнаты. Бухгалтер был занятым человеком: помощник постоянно приносил ему сообщения, и Лили подумала, что у него, возможно, много других расследований. Но, Боже помоги и помилуй, теперь она получила все его внимание. Птичьи глаза за очками, такими круглыми, пригвоздили ее к месту.
– Расскажите-ка мне кое-что, Лили, и я дам вам немного передохнуть. Просто расскажите мне, зачем вы отправились к терминалу Конли прошлой ночью.
Лили почувствовала, что ее сознание дрогнуло. Видение вновь размылось.
Ответ на вопрос бухгалтера не мог принести никакого вреда… ведь он уже знал, не так ли?
Сосредоточься!
Разум Лили на мгновение проснулся. Эти слова не принадлежали Дориан или Мэдди. И теперь она поняла, что на самом деле слышит другую женщину, ее мысли в голове, так плотно окутавшие ее, что Лили могла по ошибке принять их за свои собственные.
Прошлой ночью.
Значит, сегодня уже не тридцатое августа. Тир со своими людьми ушел? Лили отдала бы жизнь за правильную дату, но она не могла спросить.
Ассистент вышел из комнаты, дверь быстро захлопнулась, и без видимой на то причины Лили вдруг подумала об отце, который умер много лет назад. Отец ненавидел президента Фревелла, ненавидел разрастание отделений Безопасности в каждом городе и центре. Но тогда не было никакого организованного сопротивления. Отец был борцом, которому не за что было сражаться, у которого не было товарищей по борьбе.
«Папе бы понравился Уильям Тир, – поняла Лили, и ее глаза защипало от слез. – Он бы сражался за него».
– Последний шанс, моя девочка. – Не будет никакой передышки: бухгалтер сам занял место за консолью. Лили сжала пальцы, готовясь, хватаясь за подлокотники кресла. Бухгалтер сел и приветливо ей улыбнулся улыбкой хищника на лице бюрократа, затем прокудахтал с притворным беспокойством:
– Скажите мне, Лили… что превратило такую милую женщину, как вы, в подобную шлюху?
Он потянулся к консоли, и тут свет погас. Долгое время Лили слышала лишь собственное резкое испуганное дыхание во тьме. Затем – вопли в коридоре, приглушенные металлической дверью. Под ногами задрожал пол, и Лили охватила радость, жестокая радость, граничащая с экстазом.
«Первое сентября! – возликовал ее разум. Она вдруг поняла, что он пришел: конец старого, больного мира. – Первое сентября!»
Где-то далеко завизжала тревога. Еще больше приглушенных криков послышалось из коридора. Стул бухгалтера скрипнул, и Лили сжалась в клубок, ожидая, что он найдет ее в любой момент. Она слышала резкий звук его шагов по бетонному полу, но был ли он рядом или на другом конце комнаты, она сказать не могла. Лили начала прощупывать подлокотник стула, ища острый край, гвоздь, что угодно, дергая так сильно, как только позволяли наручники. Это был ее единственный шанс, и если она не воспользуется им, если им удастся снова включить свет, боль может продлиться вечно.
Дверь звякнула, глубокий, подобный гонгу, звук, и Лили подскочила, стукнувшись головой о спинку стула. Тьму огласило несколько резких щелчков: заряжался пистолет. Лили не могла найти острых углов на подлокотниках – и не найду, подумала она, разумеется, их тут нет, – и потому попробовала поработать над одним из наручников, что приковывали ее к подлокотникам. Она была тонкокостной, с узкими запястьями, но что бы она ни делала, манжета не соскальзывала с выступа большого пальца. Она продолжила теребить его, не остановившись, даже когда почувствовала первые струйки крови. За последние сорок восемь часов Лили раскрыла великую тайну боли: она разрасталась от неизвестного, от знания, что существует бо́льшая боль, что-то еще более мучительное. Тело постоянно ждало. Стоило только умалить неопределенность и самой контролировать боль, ее становилось гораздо легче перенести, и Лили дернула наручник, шипя от боли сквозь стиснутые зубы.
Дверь снова загудела, гораздо более глубоким звуком, металл ударил по металлу, и мгновение спустя петли сорвались, открывая серебристый прямоугольник света от какого-то сияющего устройства. Когда Лили была маленькой, они брали похожие фонари в походы, но этот светил гораздо ярче, превращая дверь в прямоугольное солнце во тьме. Лили вскинула руку, чтобы прикрыть глаза, но было слишком поздно: ее ослепило, глаза горели, сочась солью. Комната наполнилась выстрелами, быстрыми резкими щелчками и звоном пуль, отскакивающих от металлических
