– Вы говорите, словно приговоренная, госпожа. Что вы собираетесь делать?

– Мы все приговорены, Лазарь. – Голова Келси дернулась, когда удар пришелся Лили по лицу. Лили уже начала терять надежду: Келси чувствовала, как ею овладевает отчаяние, оцепенение, растекающееся по всему сознанию. – Тебе придется отвести меня обратно, Лазарь. У меня нет времени.

– Мы можем вернуться туннелями. – Булава мгновение повозился со стеной, открывая одну из многочисленных дверей. – Куда вы попадаете во время ваших фуг, госпожа?

– Назад. В предпереходный период.

– Назад в прошлое?

– Да.

– Вы видите его? Уильяма Тира?

– Иногда. – По пути к двери Келси протянула руку к холсту матери, погладив нарисованный подол зеленого платья, чувствуя, как в мыслях всплывает сожаление. Как бы она ни старалась ненавидеть улыбающуюся женщину на портрете, она была бы рада с нею поговорить, хотя бы раз. – Ты хорошо знал мою мать, Лазарь. Что бы она подумала обо мне?

– Она бы нашла вас слишком серьезной, госпожа. Элисса терпеть не могла тосковать по милости других, не говоря уже об обстоятельствах, которые не могла изменить. Она окружала себя подобными людьми.

– Мой отец был хорошим человеком?

Страдальческое выражение промелькнуло на лице Булавы, а потом исчезло, да так быстро, что Келси могла бы подумать, что ей показалось. Но она знала, что это не так.

– Да, госпожа. Очень хорошим человеком. – Он махнул в темноту. – Пойдемте. Или закончится тем, что мне придется вас нести. У вас такой вид.

– Какой вид?

– Как будто вы настолько пьяны, что вот-вот потеряете сознание.

Келси бросила последний взгляд на портрет матери и последовала за ним в туннель. Она слышал сквозь стены ропот многих голосов, даже среди ночи люди слишком волновались, чтобы спать. Все находились в равной опасности: простолюдины или знать – армия за стеной не станет делать различий. Келси попыталась представить предстоящий рассвет, но видела не дальше конца Новолондонского моста. Что-то загораживало ее видение. Обжигающий огонь распространялся по рукам Келси, покалывающая боль, двигающаяся к груди, прежде чем атаковать ноги. Боль усиливалась, и Келси остановилась во тьме, не в состоянии двигаться. Она никогда не чувствовала ничего подобного: каждый нерв в ее теле, казалось, широко раскрылся, став бесконечным проводником.

– Госпожа?

– Прекрати это, – прошептала она. Она зажмурилась, чувствуя, как слезы текут из-под век. Булава нащупал ее в темноте, и Келси схватила его за руку, цепляясь, словно утопающая. – Я не хочу видеть.

Она не могла держаться: казалось, ее нервной системе пришел конец. Она больше не могла контролировать мышцы ног. Булава схватил ее, мягко опуская на пол, но боль не прошла. Каждая клетка, казалось, пылала огнем, и Келси кричала в темноте, извиваясь на грубом камне.

– Снимите их, госпожа!

Келси почувствовала, что он тянет цепочки с ее шеи, и ударила его по руке. Но у нее не было сил с ним бороться. Все мышцы отказали, тело находилось во власти боли. Она попыталась откатиться, но могла только беспомощно извиваться на полу.

– Прекратите, черт подери! – Булава подсунул руку ей под шею и приподнял голову с пола, вырвав несколько локонов.

«Предупреждение, – прошептала темная часть ее сознания. – Все, что ему нужно».

Она сосредоточилась на руке, которая держала сапфиры, сперва нажала, а потом впилась. Булава крякнул от боли, но не отпустил, и Келси вцепилась в него, открывая все новые порезы.

– Я знаю, насколько ценны твои руки, Лазарь. Не заставляй меня отнимать их у тебя.

Булава замешкался, и она нажала сильнее, устремляясь к мышце, пока он не выругался и не отступил. Келси с усилием села, потом опустила голову на колени. Боль разгорелась с новой силой, на этот раз в ногах, и она поняла, что у нее нет выбора. Время Лили открыло дверь, не останавливаться же на полпути.

– Лазарь, – прохрипела она во тьме.

– Госпожа.

– Я возвращаюсь. Я не могу это остановить. – Она растянулась на полу, чувствуя, как благословенная прохлада камня касается лица. – Не пытайся снять их, пока меня не будет. Я не отвечаю за то, что может случиться.

– Продолжайте убеждать себя в этом, госпожа.

Она хотела огрызнуться на него, но Лили уже овладела ею. Разум Лили скользнул в ее собственный, как руки, натягивающие идеально подогнанную перчатку. Боль вновь померкла: Лили укрылась в своем воображении, в мечте о Лучшем мире, полях и реке, наблюдаемых с вершины холма. Келси узнала вид: Алмонт при взгляде с холмов Нового Лондона и уходящий вдаль Кадделл. Но в мечтах Лили еще не было города, только широко раскинувшаяся земля, простирающаяся до самого горизонта… чистый лист.

Келси все бы отдала за эту землю, за этот шанс, но было уже слишком поздно.

– Достаточно?

Келси издала смешок, беспомощный лающий звук. Она подняла взгляд и увидела ухмыляющееся, акулье лицо бухгалтера, и звуки умерли в ее горле.

– Я спросил, вам достаточно?

Лили моргнула, когда пот потек ей в глаза, обжигая и слепя. Она обнаружила, что, раз ответив на безобидный вопрос, становится гораздо легче отвечать на значимый. И теперь хранила молчание.

– Ах, Лили, – бухгалтер наигранно покачал головой. – Такая красивая женщина и так растрачиваете себя.

Желчь собралась в горле Лили, но она проглотила ее, зная, что, если ее стошнит, будет еще больнее. Она сморгнула пот с глаз и бросила взгляд на помощника, контролирующего коробку, высокого, лысого мужчину с мертвыми водянистыми глазами, которые, казалось, ни на чем не фокусировались. Помощник приходил и уходил множество раз, принося механизмы или записки, которые бухгалтер быстро читал. Его глаза бегали, потом снова становились похожими на печатные машинки, прежде чем он передавал записку обратно. Затем помощник снова уходил. Но теперь он остался надолго, его палец лежал на консоли, заставляющей агонию путешествовать по телу Лили. Крошечные беспроводные электроды, казалось, крепились повсюду; они еще не запихнули ни одного ей между ног, но Лили не сомневалась, что дойдет и до этого.

Она понятия не имела, сколько находилась в этой комнате. Времени не было, только передышка, которую бухгалтер дал ей, – несомненно, чтобы она могла представить, что он будет делать дальше. Она могла бы спросить его о дате, но вдруг даже это могло навести его на мысль, что что-то происходит и время имеет какое-то значение. Мышцы пульсировали, рука горела. Ей зашили рану на голове, но никто не занялся рукой, и прожженная дыра в ладони почернела, а потом прорвалась гноем, словно корочка на отвратительном пироге. Приход и уход помощника был единственным способом отмечать течение времени. Иногда бухгалтер тоже покидал комнату, выключая свет. Другой прием, догадалась Лили, – оставлять ее одну в темноте.

И все же она была не одна. С каждым прошедшим часом Лили узнавала о другой женщине все больше. Лили не