— Добрый день, — появилась наконец хозяйка поместья, — госпожа фон Генгебах?
— Именно. Я отправила вам карточку. Надеюсь, вам передали. В этом доме отвратительная прислуга! Такой не место в приличном доме.
— Простите, но я довольна моими людьми и не нуждаюсь в вашей оценке. Чем обязана?
Повисла пауза. Женщины молча разглядывали друг друга. Наконец госпожа фон Генгебах заговорила:
— Вы, должно быть, догадываетесь. Не так ли? Может быть, не будем ходить вокруг да около? Перейдем сразу к делу?
— Я не имею ни малейшего понятия о цели вашего визита, госпожа фон Генгебах. Присаживайтесь.
— Благодарю, — ответила дама и изящно пристроилась на краешек стула.
— Чаю?
— Нет, спасибо.
— Итак, я вас слушаю. — Агата улыбнулась гостье.
— Ваш супруг.
— А что с ним такое?
— Все это время он был со мной.
— Мой муж писал книгу. Он уехал из города в поисках вдохновения! И даже если он и был у вас, не обольщайтесь. Людвиг всегда возвращается. Я — единственная женщина, которую он любит!
— Я представляла вас совсем другой, — неожиданно проговорила гостья.
Аделинда фон Генгебах посмотрела Агате в глаза. На какое-то время все мысли вылетели у писательницы из головы. Захотелось спать. А потом вдруг она почувствовала к этой женщине, сидящей напротив, такую симпатию… Она не может сказать, какое у нее лицо, но наверняка очень доброе… Она, наверное, замечательно умеет слушать…
— Гав! Гав! Гав!
Лай со стороны кухни заставил ее вздрогнуть и вспомнить, что происходит. Посетительница же, как оказалось, собак не любила:
— Неужели вы держите собаку в доме? Хотя… С такой прислугой больше ничего не остается…
— Простите, но я уже сказала вам, что в подобных замечаниях не нуждаюсь. — Агата пришла в себя, как будто кто-то заботливой рукой снял с глаз искусно наведенный морок.
— Простите меня, госпожа фон Лингер. Действительно, невежливо с моей стороны… А какая порода собаки?
— Валльская пастушья.
— У вас только одна собака?
— Две. Вы говорили?
— Ах да. Я сказала, что представляла вас себе совсем по-другому. Вы выглядите лучше, чем… я ожидала.
— В каком смысле? — насторожилась Агата.
— Я подозревала, что затяжная неизлечимая болезнь — не что иное, как шантаж. Попытка удержать Людвига подле себя.
— Болезнь?! Но я не…
— Милая, таким образом мужчину не удержать. Письмо о том, что вы умрете, если он не вернется, — это было жалко. Унизительно. Неужели у вас совсем не осталось гордости? Вы не производите впечатления сумасшедшей, хотя Людвиг… Но не будем об этом. Научитесь проигрывать достойно, мой вам совет.
— Никаких писем я не писала, госпожа фон Генгебах. Если Людвиг вернулся назад, то это не потому, что его шантажировали.
— Что вы хотите этим сказать? — Женщины, не сговариваясь, вскочили со своих мест, и далее их словесный поединок продолжался уже стоя.
— Правду. Людвиг любит меня. Он вернулся домой. К семье и женщине, которая является его законной супругой. Мне жаль. Но, как вы правильно только что выразились, проигрывать надо достойно. Я вас больше не задерживаю.
— Что? — Госпожа фон Генгебах посмотрела на Агату так, будто у той отросла вторая голова.
— Людвиг любит меня. Он останется со мной.
— Вы лжете! Где он? Я хочу его видеть!
— Это невозможно!
— Вы… вы удерживаете его силой! Неужели вы не понимаете, что губите талант? Людвиг — гений! Вам не подрезать ему крылья! Я этого не допущу!
— Повторяю. Я вас больше не задерживаю.
— Дайте мне с ним поговорить! Одну минуту! И если он скажет, чтобы я ушла, вы меня больше никогда не увидите. Обещаю.
— Сожалею, но это невозможно, госпожа фон Генгебах.
— Где он? Он здесь? В доме?
— Он в подвале. — Агата искренне сказала правду и только потом поняла, насколько абсурдно это прозвучало. Повисла пауза.
Юбка Аделинды ядовитой змеей шипела по паркету. Дверь за женщиной, которая больше не проронила ни слова, закрылась абсолютно бесшумно, отчего по позвоночнику липким холодом пробежал страх. Агата не могла пошевелиться. И только когда Эрик с грохотом открыл дверь в гостиную (никогда она так не радовалась громкому звуку!), женщина без сил опустилась в кресло.
— Как ты?
Агата подняла на него совершенно измученный взгляд.
Он вытащил любимую из кресла, усадил к себе на колени и крепко-крепко обнял:
— Агата, ты умница! Ты была великолепна!
— Я… все сделала… правильно? — От напряжения на бледном веснушчатом личике выступили слезы.
— Может, подать что-нибудь? — неожиданно решился спросить Касс.
— Да. Что-нибудь. И вина. Мы будем наверху.
— Мне надо сделать тебе лекарство, и… — Агата встала, сделала несколько шагов и упала, подхваченная бароном.
— Касс! Ульрих! Ганс! Эльзу и Грона ко мне! — Барон отдавал приказы, а сам бежал со своей драгоценной ношей наверх, в спальню.
Положить на кровать, приставить охранять собак, а самому… Куча дел. Надо все подготовить. Если он правильно все понимает, развязка близка. Только бы разобраться со всем этим до конца, а там он ее увезет. Куда? Не знает. Но он не допустит, чтобы с ней что-нибудь случилось. Он уничтожит всех, кто может так или иначе принести вред Агате фон… Агате. Его Агате. И если после того, как он уничтожит всех, опасность будет исходить от него самого — он уничтожит сам себя.
Политика. Заговоры. Ложь. Ревность. Жадность и зависть. Все это не должно коснуться растрепанной женщины с веснушками, что раскинула руки, приветствуя море. В его пальто. Огородное пугало — душа нараспашку. Вот она я! Агата фон Лингер. Меня предал муж, меня пытались отравить, пользовались моим талантом, потом обокрали, но я люблю этот мир и дарю ему свое сердце! Дурочка. Какая же… дурочка!
— Эльза…
— Гав! Гав!
