Ил Торнья спокойно глядел на нее, сидя в своем кресле. Его глаза были глубокими, как колодцы.
– Почему вы мне помогаете? – наконец спросила она.
– Я помогаю империи.
– Империи тоже. Но кроме этого, вы помогаете мне.
Он улыбнулся, и на этот раз его улыбка была теплой, человечной.
– Неужели это так ужасно для мужчины – желать союза с умной и прекрасной женщиной? Конечно, в походах есть свое очарование, но через десяток лет бесконечная похвальба и позерство военных начинают надоедать.
Адер опустила взгляд, безуспешно стараясь замедлить биение сердца. «Уиниан! – рявкнула она на себя. – Ты здесь для того, чтобы понять, что делать с Уинианом!»
– Убийство Верховного жреца не такая легкая задача, как вы пытаетесь это представить, – сказала она, принуждая себя возвратиться к насущным вопросам.
Какое-то мгновение ил Торнья продолжал смотреть на нее с прежним напряжением, потом откинулся на спинку кресла. Адер почувствовала одновременно облегчение и сожаление, когда он отодвинулся от нее.
– Обычно люди умирают, если воткнуть им в тело клинок и пошевелить как следует. Даже жрецы.
Адер покачала головой.
– Вы убедили меня в том, что он действительно должен умереть, но вы по-прежнему думаете как солдат. Солдат, возможно, не моргнет глазом, видя, как его товарищи погибают на ургульских рубежах, но Аннур – не поле битвы. В империи запрещены кровавые жертвоприношения. Весь город всколыхнется, если кто-то убьет Уиниана, особенно после того, что произошло на суде. Он и до этого был популярен… Сейчас же, если кто-либо узнает или хотя бы заподозрит, что его убили по моему приказу, на улицах начнутся мятежи. – Впервые она посмотрела на этот вопрос с точки зрения Верховного жреца. – Если бы я была Уинианом, я бы надеялась на то, что кто-нибудь попытается проделать что-либо подобное.
– То есть мы возвращаемся к благоразумию и будем ждать Кадена? – спросил он.
– Нет, – твердо ответила Адер. – Мы должны найти третий путь. Давайте вернемся к суду. Как Уиниан смог избежать сожжения?
– Надеюсь, вы не хотите сказать мне, что он действительно является фаворитом какой-то мифической богини?
Адер нахмурилась.
– Вы не верите в Интарру?
– А вы? – Ил Торнья развел руками. – Я верю в то, что вижу своими глазами и слышу своими ушами. Тысячи битв были выиграны и проиграны по различным причинам, но никогда потому, что какой-либо бог спустился, чтобы принять участие в заварушке.
– В хрониках говорится по-другому. Во времена войн с кшештрим…
– Кшештрим – это сказки для детей, равно как и боги. Вспомните, какое было выражение на лице Уиниана, когда он входил в зал суда.
Адер медленно наклонила голову.
– Да. Он знал, что ему ничего не грозит. У него не было в этом ни малейшего сомнения.
– А теперь скажите: если бы вы рассчитывали на милость богини, которую никто не видел и не слышал уже тысячу лет, даже если бы вы думали, что она собирается вас спасти, неужели вам не было хотя бы чуть-чуть не по себе?
Адер поднялась на ноги: ее волнение требовало хотя бы какого-то физического выражения. Она прошлась до дальней стены библиотеки, пытаясь осмыслить происходящее и отделить факты от подозрений. За прозрачной хрустальной стеной солнце садилось за город, Адер ощущала тепло его лучей на своих щеках и губах. Повернувшись, она обнаружила, что Ран стоит рядом, хотя она не слышала, как он подошел.
– Он лич, – сказала она. Это было единственное объяснение.
Кенаранг задумался над ее предположением, выпятив губы.
– Я читала все хроники, – настаивала Адер. – Линная и Варрена, и даже этот бесконечный комментарий Энгеля. Это очень похоже на то, на что способны личи, если у них сильный колодец и он находится близко.
– В этом есть смысл, – наконец признал Ран, задумчиво кивнув. – Если вам удастся убедить в этом людей, они сами разорвут его на куски.
– Но как? – спросила Адер, сжимая кулаки так, что ногти впились в ладони. – Люди верят, что Интарра любит его. Как отличить божественную милость от кеннинга какого-то лича?
– Нет никаких божественных милостей! Это все – лишь кеннинг.
– Вы в это верите, но они-то нет! Этот человек буквально за один день стал их героем. Мы не можем его убить, сперва не лишив его ореола, не раскрыв его секрет таким образом, чтобы ни у кого не осталось никаких сомнений. Когда мы покажем людям, каков он есть – лжец и лич, – дальше будет уже неважно, что мы с ним сделаем. С ним будет покончено.
– Однако, как вы уже сказали, – отозвался Ран, кладя ладонь на ее плечо, словно желая утихомирить поток ее речи, – милости Интарры дьявольски трудно отличить от кеннинга лича.
– Это верно, – произнесла Адер, кусая губы. – Это верно.
Солнце скрылось за горизонтом, залив небо кровавым багрянцем, но ее щеки все еще пылали: то ли от его последних лучей, то ли от собственного внутреннего жара. Должен быть какой-то способ! Ее отец смог бы его найти. Если она только подойдет к вопросу с нужной стороны, посмотрит на него под правильным углом… У каждой проблемы есть свое решение. Если она…
– Оставьте это, – сказал Ран, пытаясь увести ее обратно в комнату. – Лягте поспите, утро вечера мудренее. Порой хорошие идеи приходят в голову только тогда, когда оттуда уходят все мысли. Им необходимо место.
Повернувшись, Адер уставилась на него, на его гладкое точеное лицо, его глубокие глаза. В том, что он сказал, было что-то такое… что-то…
– Да! – произнесла она, чувствуя бегущий по спине холодок возбуждения, когда перед ней начали вырисовываться контуры плана. – Да! Именно так мы это и сделаем.
Она широко улыбнулась ему.
– Но мне понадобится человек, хорошо разбирающийся в ядах.
Ран нахмурил брови.
– Вы только что убедительно рассказали мне, почему мы не можем просто его убить.
– О, – отозвалась она, впервые со смерти отца чувствуя, как в ней поселяется надежда. – Я собираюсь сделать гораздо больше, чем просто убить его.
И потом, к явному изумлению кенаранга, она наклонилась к нему вплотную и поцеловала сильным и долгим поцелуем прямо в губы. Огонь внутри нее разгорался все ярче, распространялся все шире.
26
Валин встал рано, умылся холодной водой из желоба перед бараком, побрился поясным ножом, потом надел свой лучший черный мундир. За ночь все его суставы задеревенели, в мышцах засела тупая боль после того, как их заставили работать сверх предела выносливости, а потом оставили застывать; ноги отказывались ходить. Хромая, он шел между строениями, мимо столовой, мимо здания командования, через огромный пустой плац в центре лагеря и дальше вверх по
