Адер, однако, вовсе не чувствовала себя отрешенной от забот.
– Это была катастрофа, – сдавленно проговорила она. – Хуже, чем катастрофа. Уиниан не только остался безнаказанным за убийство моего отца; слухи о его чудесном избавлении теперь уже, наверное, прошли полпути до Изгиба!
Воспоминание о колоннах Сынов Пламени, маршировавших плечом к плечу на похоронах Санлитуна, внезапно показалось ей еще более угрожающим, чем прежде.
– Интарра всегда была почитаемой богиней, Уиниан располагает собственной армией, и теперь за один-единственный день он сумел привлечь к себе внимание всех до единого аннурских жителей. «Анлатун Благочестивый возродился» – вот как говорят о нем люди, невзирая на факт, что Анлатун был Малкенианом.
– Это действительно был неплохой фокус, – признал кенаранг, поджимая губы.
– Этот «фокус» может стать концом династии Малкенианов! – отрезала Адер, изумленная и раздраженная его беззаботным отношением.
Ил Торнья небрежно взмахнул рукой:
– Ну, я бы не стал заходить столь далеко. После убийства Санлитуна птицы каждую неделю летают в Гнездо и обратно, и, как меня заверяют, Валин по-прежнему жив и здоров.
– Валин не наследник трона.
– Относительно Кадена также нет никаких оснований предполагать, что с ним что-либо случилось.
– Но нет никаких оснований предполагать и обратное! Ашк-лан находится на краю империи, практически уже в Антере. Уиниан вполне мог послать туда убийц. Каден мог попросту свалиться с какой-нибудь Кентом клятой скалы, и неизвестно, когда мы об этом узнаем! Мы до сих пор не получили никаких вестей от посланной за ним делегации.
– Путешествия требуют времени. А вы находитесь здесь.
– Я женщина, если вы до сих пор не заметили!
Ил Торнья окинул взглядом ее грудь и вызывающе поднял брови.
– Это верно.
Адер залилась краской, хотя сама не могла бы сказать, от гнева или смущения.
– Я имею в виду, что не могу занять Нетесаный трон. Вы регент, но вы не Малкениан. Перед Уинианом сейчас открывается исключительный шанс, когда он может провозгласить себя наследником традиции моей семьи.
– Ну так убейте его.
Адер открыла рот и снова закрыла, не зная что ответить. Ил Торнья произнес это так, словно предлагал ей купить ведро слив. Разумеется, жизнь на границе ценилась дешевле, и он на протяжении всей своей службы видел, как умирают люди – свои и враги. К несчастью, здесь они были не на границе.
– Существуют законы, – наконец ответила она. – Необходимо следовать установленным процедурам.
– Тем самым установленным процедурам, которые нам так помогли во время суда? Законы – это, конечно, хорошо; но когда сносишь человеку голову, в этом есть некоторая определенность. Не знаю, как вы, а я принял этот суд как личное оскорбление. Этот елейный скунс победил – что означает, что я проиграл. А я не люблю проигрывать.
– Но не могу же я попросту убивать всех, кто мне не нравится!
– Правда не можете?
– Я министр финансов, а не палач.
– Вы дочь императора. У вас есть пятьсот эдолийцев, единственная работа которых состоит в том, чтобы сражаться за вас.
– Их работа состоит в том, чтобы защищать меня!
– Ну и скажите им, что они лучше всего вас защитят, если нашпигуют Уиниана острой сталью.
Адер покачала головой. Этот человек упускал самое основное.
– Малкенианы не деспоты.
При этих словах ил Торнья рассмеялся искренним, заразительным смехом.
– А кто же вы в таком случае? Просто вы очень хорошие деспоты. Просвещенные. Старающиеся принести благо своему народу и все такое.
– Вот именно.
– Но тем не менее вы именно деспоты. Или тираны – вы предпочитаете, чтобы вас называли тиранами? Суть в том, что никто не выбирал вас править Аннуром.
– Я не правлю Аннуром, – запротестовала Адер, но ил Торнья попросту отмахнулся:
– Вы принцесса и министр, дочь своего отца и сестра своего брата, а также в настоящий момент единственный представитель рода Малкенианов на континенте, не говоря уже об этом городе.
– И однако Совет министров выбрал регентом вас, – возразила она, стараясь, чтобы ее голос не звучал слишком раздраженно.
– А я подчиняюсь вам. Что должно подсказать вам, какой властью вы обладаете. – Ил Торнья спустил ноги на пол и наклонился вперед, впившись в нее взглядом. Впервые с начала разговора он казался полностью поглощенным беседой. – Вы – выдающаяся женщина, Адер. Будучи кенарангом, я имел несчастье провести некоторое время в обществе тех, кто считает, что именно на них держится Аннур, и я могу сказать, что вы гораздо умнее, чем все они, вместе взятые. Вы быстро и точно схватываете ситуацию и не боитесь высказывать то, что у вас на уме.
Она залилась краской от неожиданной похвалы, но он еще не договорил.
– Вопрос только в том, способны ли вы действовать? Я знавал десяток людей с достаточно хорошей военной смекалкой, которые могли подняться до моего ранга. Они понимали стратегию. Они умели найти выход из невозможных тактических ситуаций. Они осознавали важность всяких скучных вещей – логистики, транспорта и прочего. Их слабым местом была неспособность к действию. В каждом сражении наступает момент, когда уже достаточно ясно, что необходимо делать, по крайней мере для тех, кто в первую очередь понимает логику военных действий. И в этот момент большинство людей подводят сомнения – а что, если я понял неправильно? Что, если я чего-то не принял во внимание? Может быть, стоит подождать еще минуту, еще час?
Ил Торнья улыбнулся жесткой, хищной улыбкой.
– Я постоянно сражаюсь с такими людьми – и убиваю их.
– Но… убить Уиниана?
Она пыталась осознать все последствия такой идеи. Всего этого было слишком много для нее – и дело было не только в Уиниане, но также в похвалах и критике, высказанных ил Торньей. Никто никогда не говорил с ней таким образом, даже отец, который настолько доверял ее здравомыслию, что поручил ей пост министра финансов. Одно это назначение превышало все ее ожидания от жизни, однако ил Торнья, невзирая на его критику, говорил так, словно видел ее способность к чему-то большему, к великим свершениям.
– Почему бы и нет? Он убил вашего отца, глумился над вашим семейством; к тому же он, кажется, готов затеять большую игру в гонке за власть над империей.
Адер внимательно посмотрела на человека, сидящего напротив. При первой встрече он показался ей поверхностным и тщеславным – напыщенным глупцом, заботящимся больше о своем гардеробе, чем о вопросах государственного значения. Она ошибалась; теперь она могла это признать. Гораздо труднее было признаться самой себе в том, что она желала произвести на него впечатление. Смехотворная, девчоночья мысль. «Но почему бы и нет?» – гневно спросила она себя. Перед ней человек, добившийся высочайшей
