Наиболее важным моментом был выбор Сидящих. Они избирались каждый день в случайном порядке специально обученными для этой задачи чиновниками: десятки групп по семь человек, которым предстояло заседать в десятках намеченных к слушанию судов. Как постановил еще Териал, каждая группа представляла собой Семерку: одна мать, один купец, один нищий, один священнослужитель, один солдат, один сын и один умирающий. Териал считал, что группа такого состава будет способна справедливо рассудить даже самых высокопоставленных граждан империи. Однако при помощи обмана и подкупа можно было оказать влияние на состав группы.
«Но я сама просматривала кандидатуры всех вероятных Сидящих, – возразила себе Адер. – Что я могла упустить? Что он знает такого, чего не знаю я?»
Гулкий звук двух огромных гонгов нарушил тишину. От их вибрации у Адер заныли зубы. Впервые со смерти отца она слышала этот звук, провозглашающий появление монарха, и на мгновение ей показалось, что сам Санлитун сейчас войдет через двадцатифутовые двери в зал суда, облаченный в свою неброскую государственную мантию. Когда вместо него появился Ран ил Торнья, она вновь ощутила, как сердце скрутила боль утраты. Казалось невероятным, что ее отца действительно больше нет, что она никогда больше не сядет напротив него за доской с расставленными камнями, не прокатится вместе с ним верхом. Философы и жрецы высказывали множество предположений насчет того, что случается с душой после того, как ее забирает Ананшаэль, но все их богословское и ученое крючкотворство не стоило и выеденного яйца. Ее отца больше не было; этот вот кенаранг, наряженный в плащ для верховой езды, стоивший столько, как если бы он был золотым, правил теперь Аннуром – по крайней мере до тех пор, пока не вернется Каден.
В случаях, когда речь шла о государственной измене, роль обвиняющей стороны исполнял сам император, так что сейчас, поскольку Санлитун был мертв, эта задача легла на плечи регента. Это беспокоило Адер. Ил Торнья, несомненно, был блестящим полководцем, но по его собственному признанию, он не испытывал интереса и не имел способностей к более тонким политическим маневрам. Разумеется, данный вопрос был скорее юридическим, чем политическим, к тому же ил Торнья казался искренне заинтересованным в том, чтобы голова Уиниана рассталась с плечами, но все же она чувствовала бы себя увереннее, если бы на его месте был кто-нибудь более искушенный, имеющий более глубокий опыт в нюансах аннурского законодательства.
– Я знаю, что вы беспокоитесь, – сказал он ей накануне вечером, когда они встретились в Ирисовом павильоне за чашкой тха, чтобы обсудить предстоящий суд.
– Вы солдат, а не юрист, – откровенно ответила она.
Он кивнул.
– И как солдат я хорошо усвоил одну вещь: когда мне стоит прислушаться к людям, которыми я командую. Мы репетировали все это дюжину раз с Йессером и с тем въедливым старикашкой, Юэлом – Шаэль меня забери, если я помню, как называется его должность…
– Летописец Правосудия. Это высочайшая юридическая должность в империи.
– Ну, как бы там ни было, он сутки напролет пытал меня каленым железом, так что теперь я могу повторить свою речь перед Сидящими хоть задом наперед, а то и перевести ее на ургульский, если будет надобность. Никак не ожидал, что в мои первые дни в качестве регента меня будут гонять как зеленого новобранца!
Это должно было несколько ее утешить. В Аннуре не было более светлых юридических умов, чем Йессер и Юэл, а дело против Уиниана казалось относительно простым – император был убит посередине Храма Света, во время тайной встречи с Верховным жрецом. Если у Ран ил Торнья хватит здравого смысла во всех подробностях следовать их советам, то она еще до захода солнца увидит, как Уиниана лишат должности, ослепят и предадут смерти.
Прежде, чем занять отведенное ему деревянное сиденье, ил Торнья почтительно преклонил колени перед Нетесаным троном, возвышающимся сзади среди теней. Трон будет пустовать до тех пор, пока не вернется Каден, однако даже незанятый, он привлекал к себе взгляды и вызывал приглушенные возгласы, словно это был спящий, но опасный зверь. Он был древнее, чем зал, выстроенный вокруг него, древнее, чем сам Рассветный дворец, древнее самых ранних воспоминаний – массивная глыба черного камня, торчащая из коренной породы, втрое превышающая рост самого высокого человека. Возле ее вершины ветер и вода за тысячелетия выдолбили углубление, превосходно подходящее для человеческой фигуры. Сама скала не позволяла легко добраться до этого сиденья, поэтому один из предков Адер в свое время повелел соорудить позолоченную лестницу, по которой император мог восходить на трон. До ее появления, однако, если верить писаниям Уззлтона Лысого – еще до появления императоров и даже самого Аннура, дикие племена Перешейка некогда выбирали своих вождей, устраивая кровавую свалку. Сотни воинов стремились взобраться на вершину скалы и усесться в углублении, поражая соперников острыми бронзовыми клинками. В трепещущем свете факелов Адер видела, что пол под черной каменной глыбой был красным – напоминание о крови многих поколений ее предков, впитавшейся в равнодушный камень.
Если ил Торнья и чувствовал некоторый трепет, то ничем этого не показал. Отдав дань почтения трону, он повернулся, чтобы окинуть взглядом собравшуюся толпу – сотни министров и чиновников, любопытствующих торговцев и аристократов, пришедших посмотреть на отправление правосудия и на унижение одного из великих мира сего, – после чего уселся на свое деревянное кресло и поднял руку, давая знак звенящим гонгам замолчать.
– Мы собрались здесь, – начал он громким голосом, разнесшимся по всему залу, – чтобы выяснить правду. В этом стремлении мы призываем богов, и прежде всего Аштаррен, Мать Порядка, и Интарру, чей божественный свет озаряет самую густую тьму, чтобы они направляли нас и придали нам силы.
Это была стандартная формула, открывающая любое судебное заседание от Поясницы до Изгиба, но в устах ил Торньи она прозвучала с особой четкостью и силой.
«Таким же голосом он командует в сражениях», – поняла Адер и впервые почувствовала зарождающуюся надежду. Кенаранг держался если не вполне царственно, то по крайней мере спокойно и уверенно, словно выполнял привычную работу. Она позволила себе на мгновение отвлечься от настоящего, чтобы заглянуть в будущее. После осуждения и казни
