– То ты веришь рассказам, то ты не веришь рассказам… – Акйил погрозил ему пальцем. – Не вижу логики!

– Хорошо, давай тогда на примере. Тот факт, что половина твоих россказней – ложь, еще не значит, что Ароматный Квартал в Аннуре не существует.

– Моих россказней? Ложь? Я протестую!

– Это реплика из речи, которую ты выучил для выступления перед судом?

Акйил пожал плечами, прекратив притворяться.

– Все равно это не помогло.

Он показал приятелю клеймо – восходящее солнце, – выжженное на тыльной стороне его правой кисти. Всех аннурских воров клеймили таким образом, когда они попадались в первый раз. Если хотя бы половина Акйиловых историй о том, как он чистил карманы и обносил богатые дома, была правдой, это значило, что ему неслыханно повезло. Во второй раз клеймо выжигали уже на лбу преступника. Получив такую метку, человек не мог найти себе работу: символ его злодеяний был на виду у всех. Большинство этих людей возвращалось к преступной жизни. Попавшихся в третий раз аннурские судьи приговаривали к смертной казни.

– Но если забыть о том, что ты думаешь насчет кшештрим, – настаивал Каден, – не правда ли, это довольно странно, что хин продвигают идею, основанную на языке и образе мыслей какой-то древней расы? Более того, это выглядело бы еще непостижимее, если бы кшештрим никогда не существовали.

– Я думаю, что у хин странно вообще все, – возразил Акйил, – но они дают мне пожрать два раза в день, дают мне крышу над головой, и больше никто не пытается выжечь что-либо на моей шкуре раскаленным железом. Это больше чем я мог бы сказать о твоем отце.

– Мой отец не причастен…

– Ну конечно, он не причастен! – вспыхнул Акйил. – Император Аннура слишком большая фигура, чтобы лично заниматься наказанием какого-то мелкого воришки!

Годы, проведенные в Ашк-лане, несколько притупили озлобленность парня на социальные несправедливости Аннура, но время от времени, когда Каден делал какое-нибудь замечание относительно рабов или пошлин, судопроизводства или наказания преступников, Акйил все же не мог это пропустить.

– Что слышно снаружи? – спросил Каден, надеясь сменить тему. – Еще убитые козы были?

Поначалу казалось, что Акйил пропустит вопрос и продолжит ссору. Каден терпеливо ждал. Спустя несколько мгновений он увидел, как его друг сделал половинный вдох, задержал дыхание, затем вдохнул до конца. Зрачки его темных глаз расширились, затем уменьшились. Успокаивающее упражнение. Акйил владел хинскими практиками не хуже любого из других послушников – даже лучше многих из них, учитывая, что он сумел воспользоваться ими в такой ситуации.

– Две, – ответил он после долгой паузы. – Еще две козы. И это не те козы, которых мы привязали в качестве приманки.

Каден кивнул, встревоженный новостями, но обрадованный тем, что удалось избежать ссоры.

– То есть эта тварь достаточно умна.

– Или ей повезло.

– А как к этому относятся остальные монахи?

– Ну, как вообще хин относятся к чему бы то ни было? – Акйил возвел глаза к небу. – Если не считать того, что после общего собрания Нин запретил новичкам и послушникам покидать монастырь, они все так же таскают воду, рисуют и медитируют… Клянусь Шаэлем, я думаю, что если сейчас орда твоих кшештрим прилетит на облаке и начнет рубить им головы и насаживать их на пики, то половина монахов будут пытаться это нарисовать, а остальные вообще не обратят внимания!

– Из старших монахов никто больше ничего не говорил на этот счет? Нин или Алтаф? Или Тан?

– Ну, ты же знаешь как у них это происходит, – насупился Акйил. – Они говорят нам не больше чем я бы сказал хряку, которого собираюсь зарезать для праздничного обеда. Если ты хочешь что-нибудь узнать, тебе придется поискать самому.

– И ты, разумеется, честно соблюдал распоряжение настоятеля оставаться в пределах монастыря…

Глаза Акйила заискрились.

– Разумеется! Может быть, пару раз мне доводилось заплутать – Ашк-лан ведь такой большой, в нем столько разных зданий и проходов… но я никогда бы по своей воле не нарушил приказ нашего достопочтенного настоятеля!

– И когда тебе доводилось заплутать, ты не заметил ничего необычного?

– Не-а, – отозвался тот, разочарованно тряхнув головой. – Если уж Алтафу с Нином не удается выследить эту Кентову тварюгу, то у меня вообще нет шансов… Но я все же подумал – иногда ведь просто везет, да?

– А иногда не везет, – мрачно отозвался Каден, вспоминая разодранную тушу, сочащуюся кровью. – Акйил, мы ведь не знаем, что это за тварь. Будь осторожен, прошу тебя.

На следующий вечер Тан вернулся в гончарню. Каден бросил работу и выжидающе поднял голову, надеясь вычитать на суровом лице умиала какие-нибудь сведения о том, что происходит снаружи. Он не сомневался – Тан знает больше, чем другие монахи. Однако вытащить из него эти знания было невозможной задачей. Внезапное появление жестоко растерзанных трупов, кажется, производило на него не большее впечатление, чем находка в горах новой полянки с колокольчиками. Он закрыл за собой дверь и критическим взглядом осмотрел полтора десятка горшков, вылепленных и обожженных учеником.

– Ну как? Есть какой-нибудь прогресс? – спросил Каден, выждав продолжительную паузу.

– Прогресс.

Тан произнес это слово так, словно впервые его слышал.

– Ну да. Нашли вы того, кто убивал коз?

Тан постучал ногтем по краешку одного из горшков, потом провел подушечкой пальца изнутри.

– А это было бы прогрессом? – спросил он, не поднимая глаз от горшка.

Подавив вздох, Каден сделал над собой усилие, успокоил дыхание и заставил сердце колотиться не так сильно. Если Тан собирался говорить загадками, Каден не хотел поддаваться искушению и начать его донимать, словно какой-нибудь лупоглазый новичок. Его умиал прошествовал к следующему горшку, побарабанил по ободку костяшками пальцев, потер одно место на поверхности, показавшееся ему неидеальным.

– А как насчет тебя? – спросил наконец Тан, после того как осмотрел половину горшков. – У тебя есть какой-нибудь прогресс?

Каден колебался, пытаясь обнаружить скрытый в вопросе подводный камень.

– Ну, я сделал вот это, – настороженно отозвался он, махнув рукой в сторону молчаливого ряда посуды.

Тан кивнул.

– Это точно.

Он поднял один из сосудов и понюхал его внутри.

– Из чего это сделано?

Каден с трудом сдержал улыбку. Если умиал собирался поймать его на вопросах о глине, его ждало жестокое разочарование. Каден знал все разновидности местной речной глины лучше, чем любой другой ученик в монастыре.

– Здесь – черный ил, смешанный с красной прибрежной глиной в пропорции один к трем.

– А еще?

– Еще немного смолы, чтобы придать ему нужный оттенок.

Монах перешел к следующему горшку.

– Как насчет этого?

– Белая глина с мелководья, – с готовностью отозвался Каден. – Среднезернистая.

«Если ты пройдешь это испытание, – сказал он себе, – возможно, тебе еще удастся увидеть солнце до наступления зимы».

Тан прошелся вдоль всего ряда горшков, останавливаясь напротив каждого и каждый раз задавая одни и те же вопросы: «Из чего он сделан? А что в нем есть еще?» В конце ряда он повернулся к Кадену, впервые посмотрев