Под камнями обнаружились два свертка, замотанные в промасленную ткань. Осторожно достав их, Каден передал один Акйилу и принялся возиться с узлами на своем, пытаясь понять, успеет ли завязать их обратно, если услышит, что женщина возвращается. Его пальцы действовали неуклюже, словно отмороженные, и к тому времени, как он развернул сверток, Акйил уже начал раскладывать содержимое своего мешка на плоском камне. Каден подошел посмотреть, и его друг принялся шепотом перечислять все, что нашел:
– Чистая рубашка. Чистые носки. Плачевно тощий кошелек… – Акйил подбросил маленький полотняный мешочек в воздух, и тот звякнул, когда он поймал его.
Каден сморщился.
– Шапка, – продолжал Акйил. – Моток веревки, около двадцати ярдов…
Процесс был мучительным, но результаты не впечатляли. Ничего такого, что обычный купец не мог бы взять с собой в долгую поездку. Ничего такого, что могло бы придать вес туманным подозрениям Кадена.
Потом Акйил нашел ножи.
Разумеется, любой человек имеет при себе нож, а торговцу он нужнее, чем кому-либо другому. В дороге частенько приходится чинить упряжь, выковыривать камни из копыт мулов, обрезать истершиеся веревки и затем вновь завязывать их, нарезать вяленое мясо к ужину. Каден мог придумать тысячу причин, по которым торговцу могло понадобиться носить с собой хороший нож. Однако торговец вряд ли стал бы носить с собой полдюжины. Акйил выложил их на камень один за другим – шесть одинаковых восьмидюймовых клинков, таких, какими дрались в бойцовых ямах Аннура. Их отточенные и отполированные лезвия поблескивали в холодном лунном свете.
– Может, они их привезли, чтобы продать? – предположил Акйил. В его голосе больше не слышалось прежнего мальчишеского энтузиазма.
– В монастыре? – возразил Каден.
Они смотрели на оружие еще некоторое время, потом Акйил показал на сверток, который Каден по-прежнему держал в руках:
– А там что?
Каден развязал последний узел и запустил руку в мешок. Дерево и сталь, определил он на ощупь. Когда ему наконец удалось вытащить эту штуковину из мешка, он обнаружил, что держит в руке арбалет.
– Они могли взять это с собой для защиты, – неуверенно сказал Акйил. – Дорога через степь опасна. Купцов ургулы обычно не трогают, но никогда ведь не знаешь, что может послужить поводом для человеческого жертвоприношения.
– Если это оружие для защиты, – парировал Каден, – тогда почему оно спрятано здесь среди камней?
Они еще некоторое время рассматривали найденные вещи, а затем, словно повинуясь неслышной команде, принялись упаковывать их обратно, стараясь положить все так же, как нашли. Выражение проказливой беззаботности окончательно исчезло с лица Акйила; он сердито запихивал вещи обратно в мешок. Не прошло и нескольких минут, как они уже завернули найденное оружие в промасленную ткань и снова положили свертки в тайник под камнями. Акйил как раз складывал на верхушку пирамиды последние булыжники, когда снизу из сухого русла послышался какой-то звук. Словно бы удар камня о камень.
Каден, резко развернувшись, принялся вглядываться в темноту.
– Ты слышал это? – вполголоса спросил он, пытаясь в призрачном свете различить, где тени, а где формы.
Акйил кивнул и поднял свой кол. Каден положил было руку на рукоять ножа, но передумал. Он не так уж много знал о том, как драться, но решил, что у него будет мало шансов, если то, что там бродит, подберется к нему на такое близкое расстояние, чтобы ему мог пригодиться нож.
Проплывающее мимо облако закрыло луну, погрузив ущелье в еще более глубокую тень. Каден с трудом мог различить силуэт Акйила, стоявшего в нескольких футах от него. Дальше маячили голые стены утесов и зубчатые вершины, не столько видимые, сколько ощущаемые во мраке. Каден медленно повернулся вокруг своей оси, выставив перед собой кол, ища какой-нибудь проблеск, движение, хоть что-нибудь, что могло бы предупредить его об опасности, прежде чем она подступит.
– Ты что-нибудь видишь? – прошипел он.
Единственным ответом Акйила было утробное «Ээк!» – словно кашель, который застрял у него в грудной клетке и не смог вырваться наружу. Каден повернулся к нему как раз вовремя, чтобы увидеть, как его друг медленно оседает на дно сухого ручья. Прежде чем Каден успел вскрикнуть, сильная безжалостная рука опустилась на его лицо, зажав ему рот.
Он не был мягкотелым слабаком – восемь лет тяжелого физического труда высоко в горах сделали свое дело. Он мог втащить ведра с водой в четверть своего веса вверх по сотне ступеней от ручья, мог бежать всю ночь по каменистым тропам. Он должен был оказать хоть какое-то сопротивление; однако державшая его рука была словно сделана из гранита. Когда он попытался бороться, вторая рука сомкнулась на его шее, сдавив горло. «Вот результат неудачных решений», – подумала та часть его существа, которая еще могла думать. В отчаянии Каден двинул своего противника локтем в живот, надеясь ослабить его хватку, однако брюшные мышцы этого человека были не менее твердыми, чем рука. Безгласный вопль Кадена был последним, на что он оказался способен перед тем, как его сознание угасло.
33
Он очнулся, сидя на жестком деревянном стуле, в окружении каменных стен. Перед ним горело несколько свечей, и когда он попытался открыть глаза, свет пронзил его голову спицей мучительной боли. Каден застонал и снова закрыл их. Он не знал, где находится, но когда к нему вернулось воспоминание о совершенном на него нападении, он напрягся, готовясь бежать или драться. Его руки и ноги не были связаны, и сквозь щелочки между веками он попытался определить, где дверь. Вряд ли его могли унести далеко. Он по-прежнему находился в Ашк-лане – доказательством тому были неровные гранитные стены. Может быть, если он…
– Нам пришлось потрудиться, чтобы принести тебя сюда без шума. Прошу, веди себя тихо, иначе все наши усилия пойдут насмарку.
Этот голос, сухой и жесткий, как дубленая кожа, был ему знаком, хотя в первые мгновения ему не удалось понять, откуда.
– Ума не приложу, что такого сложного в послушании, что оно с таким трудом дается молодым? – продолжал голос.
«Настоятель!» – вздрогнув, понял Каден и, невзирая на боль, попытался снова открыть глаза.
Он сидел посередине кельи Шьял Нина – скромной однокомнатной хижины, в которой Нин с Таном несколькими неделями раньше раскрыли ему тайну «кента». Нин спал в келье в спальном корпусе, как и остальные монахи, однако было известно, что он часто засиживался допоздна в своей келье, когда был занят важными делами. Как правило, приглашение в келью настоятеля не предвещало ничего хорошего, а сейчас их встреча начиналась в гораздо худших обстоятельствах, чем обычно. Впрочем, у Кадена так сильно болела голова, что он едва мог соображать, что происходит.
В очаге теплился слабый огонек,
