– Что это было?
Арина глянула на дедушку так, словно хотела отчаянно погрозить ему кулаком, и пролепетала:
– Это… это… специальная кружка со встроенным миксером, нагревается и сама взбалтывает пену.
– Ничего себе, придумали же, – Дмитрий с интересом осмотрел белую керамическую кружку, ничем не отличающуюся от четырех остальных. – Китайская, небось?
– Н-н-не знаю, наверное.
– Точно китайская, только они до такого и додумаются. А вы когда открываться… в смысле – уже работать начнете?
– Скорее всего, с понедельника и начнем, – ответил Феликс. – Заходите в гости, двери всегда открыты.
– Обязательно зайду.
Допив кофе, капитан Мухин распрощался и ушел. А Феликс махнул рукой старику:
– Иди-ка сюда, Никанор, на пару слов.
И они прошли в кабинет Феликса. Увидав синий интерьер с красной мебелью, старик по-молодецки восхищенно присвистнул:
– Опачки! Великолепье-то какое!
– Издеваться только не надо! – прорычал Феликс, захлопывая за собой дверь.
– Ничуть не издеваюсь, вправду ведь красиво! Только вместо жалюзи на окно шторку в цвет стен повесить и…
– Зубы не заговаривай! – Феликс присел на край письменного стола и уставился на старика взглядом, не предвещающим ничего хорошего. – Итак, чего я не знаю, что ты мне не рассказал о себе, знахарь-травник?
Никанор поправил подтяжки, заправил выбившуюся рубаху в штаны и поглядел на Феликса поверх очков.
– Да нечего особо-то рассказывать, не интересно это.
– А по мне, так очень даже интересно! Выкладывай начистоту, или сегодня же тут появится другой секретарь!
– Что с тобой делать… – Старик сцепил за спиной руки в замок и принялся ходить от стены к стене. Прямоугольники очков, вспыхивая, сверкали, развевалось облако седых волос, морщины на лбу и переносице обозначились резче. – Ну, оборотень я, оборотень, раз уж так интересно!
Повисла тишина. Феликс смотрел на Никанора и молчал. Наконец обрел дар речи:
– Как… оборотень? В каком смысле?
– А в каком еще смысле можно быть оборотнем? – огрызнулся старик. – Один тока смысл и есть!
– Ты в кого-то превращаешься?
– «В кого-то»! – хмыкнул Никанор. – Ясное дело, в кого! Волком могу обернуться или собакой всякой породы.
– Так что ж ты молчал?! – заорал Феликс. – Я, как идиот, ищу пятого, его нигде нет, а это – ты!
– Да какой от меня толк-то?! – раскричался в ответ Никанор. – Стар я уже на четырех лапах по лесам бегать! Все, хватит, отбегался! Консьерж я теперь, секретарь – вот и вся от меня польза! И не ори мне тут! На дедушку! Старость должно уважать, вот и уважай!
В дверь робко постучали, и взволнованный голос Арины спросил:
– Дедушка, у вас там все хорошо?
– Да! – хором рявкнули Феликс с Никанором.
Получив отповедь от старика, Феликс от неожиданности даже успокоился и произнес, сбавив тон:
– С кофе что за фокус устроил?
– А! – отмахнулся Никанор. – Если долго не превращаться, сила скапливается, надо ее куда-то девать. Вот в воду и приспособился сбрасывать. Она от этого и крутится.
Вдохнув полной грудью пахнущий краской и новой мебелью воздух, Феликс медленно выдохнул и сказал:
– Здорово. Великолепно. Давай садись и рассказывай свою историю.
– Может, как-нибудь в другой раз? – нехотя ответил старик, переминаясь с ноги на ногу.
– «Другой раз» – это сейчас. Выкладывай.
Никанор уселся в кресло посетителя, откинулся на спинку, устраиваясь поудобнее и, глядя в потолок, стал рассказывать:
– С прапрадеда моего все это и началось…
Глава 36
– Савва Вересов зажиточным помещиком был: две деревни, больше ста душ людских ему принадлежало. Была у него дочка единственная ненаглядная, девица на выданье Елена. Все жениха ей Савва хорошего искал, да подыскать никак не мог, все ему казались недостойными любимой дочери. И проглядел, как Елена сама себе любимого нашла – Степана, сына лесника, знахаря Еремея. Как прознал Савва, с кем дочка спуталась, в такую ярость впал, что на конюшне собственноручно парня плетьми порол, чуть до смерти не забил. Дочку свою Савва вскоре замуж выдал да отправил к мужу, от дома родного подальше.
Переведя дух, Никанор помолчал, поглядел на оконные жалюзи и продолжил:
– Не жилец был бы Степан, кабы не знахарь-отец. Он его и выходил. Затаил Еремей злобу на помещика. Не только наукой знахарства владел лесник, еще и колдуном был сильным, да скрывал свои умения от греха подальше. И года не прошло, как отомстил он Савве за сына – навел проклятье, и стал помещик по ночам полнолунным в оборотня обращаться да по лесам метаться в тоске неутолимой. А после и вовсе сгинул неизвестно куда. Супруга его от горя высохла вся да вроде как умом тронулась. Поместье разорилось, выкупил его кто-то за гроши, а помещица при церкви деревенской доживала. А вот Елена мирную жизнь прожила, трое детей у нее было. Да только пошло проклятье дальше. Нет-нет да обнаруживалось в потомках Саввы по мужской линии. Вот и во мне проявилось. Побольше остальных мне повезло: могу я этим управлять и обращаюсь по желанию да рассудок свой, человеческий в зверином обличье сохраняю. А когда в человечьем виде, то обоняние, чутье звериное, не пропадает, остается. Дочка с зятем не знают про все это. Чудаковатым меня считают, да, но про способность – ни сном, ни духом. А вот Аринка в курсе. Оба мы оказались чудными, что уж тут друг от дружки таиться. Вот такие, в общем-то, дела.
– М-да, дела, – эхом повторил Феликс. Немного поразмыслив, он спросил: – Когда превращаешься, голод, ярость звериная захлестывают?
– Не-е-ет! – махнул рукой Никанор. – Какая ярость в мои-то годы! По молодости бывало чудил, не без этого, а сейчас-то куда яриться. Со своим умом да характером остаюсь в шкуре, спокойный я, добрый, можно сказать, если меня не разозлить, конечно.
– А что может тебя спровоцировать?
