Пока Алекс поучал вновь прибывшего офицера, они дошли до казармы охотничьей команды, которая встретила их привычным и ничем неистребимым запахом ваксы, мужского пота и сырого сукна.

– Фелонов! Фелонов! Через пять минут построение перед казармой! Буду вас новому начальнику представлять, а вам – его.

Наблюдая за тем, как солдаты шустро выбегают во двор, Гнатов заметил:

– Здорово вы их выдрессировали.

– Дрессируют животных, – поправил Алекс, – солдат тренируют. Кстати, вы дату банкета по случаю прибытия уже назначили?

– Не успел. Можно сегодня вечером…

– Сегодня не советую, на завтра у нас двадцативерстный пеший марш.

– Вот и отлично, – оживился Гнатов, – я с собой отличную лошадь привез, пусть завтра разомнется после дороги.

– Очень сожалею, но завтра вашей лошади придется отдохнуть, а разминаться придется вам, причем с полной выкладкой.

– Постойте, – опешил Серж, – но я полагал, что как офицер имею право…

– Имеете. И как офицер, и как начальник пешей охотничьей команды, вы имеете право на лошадь, но на правый берег вы ее взять не сможете. И будет просто неприлично, если солдатам придется тащить вас на себе. Поэтому тренируйтесь здесь, пока есть такая возможность.

Дальнейший разговор был прерван докладом Грушило о том, что охотничья команда построена. От вида фельдфебеля нового командира аж передернуло, ничего, постепенно привыкнет. Само представление прошло как-то обыденно, будто начальники в команде еженедельно менялись. Алексу даже немного обидно стало, вроде столько для них сделал, а все равно остался чужим барином. Даже Грушило заметил его расстройство. Когда нового начальника представили и строй распустили, фельдфебель поинтересовался у лейтенанта его причинами.

– Молодые еще, – выдал свое мнение ветеран, – да и в команде недавно. На гауптвахте с вами не сидели, на караван Хамиди не ходили, в бою у переправы не участвовали. Вот с новым начальником хлебнут и вас, глядишь, добрым словом помянут. Гнатов-то им полевую форму за свой счет справлять не будет.

– Кстати, как вам новый начальник? Боюсь я вас на него оставлять.

– Ничего, – отмахнулся фельдфебель, – я на своем веку много всяких видал, и плохих, и хороших. Этот – еще не самый худший. Главное, чтобы дураком не оказался.

– А если трусом окажется?

Грушило только плечами пожал.

– Тогда сам сбежит. Или больным прикинется. – Фельдфебель бросил взгляд на лейтенанта, прикидывая, стоит ли откровенничать дальше, но все-таки продолжил: – Я ведь поначалу от вас больших неприятностей ждал. Такие, местью одержимые, напролом прут, вокруг ничего не замечая. Сами погибают, и народу вокруг них ложится много. А Гнатов услышит, как пули над головой свистят, увидит блеск кинжала, ему в брюхо направленного, враз из него вся дурь вылетит, а может, что путного и останется. Пули-то, если не убивают, то мозги хорошо прочищают.

– Хорошо, коли так будет, – согласился Алекс. – Вот с завтрашнего дня ему мозги чистить и начнем. Я ведь Гнатову не сказал, что двадцать верст – это только туда, а потом предстоит еще столько же обратно.

Ночь выдалась лунной, но временами проплывающие облака закрывали ночное светило, и тогда тьма становилась почти непроглядной, только ветер шумел в камышах. К тому же осень уже вступала в свои права и ночи становились довольно холодными. И костер разжечь было нельзя. Поэтому приходилось кутаться в шинели. Но хоть дождя не было. Кое-кто время от времени клевал носом. Алекс поднял воротник как можно глубже, натянул кепи, но холод все равно постепенно пробирался под шинельное сукно. Время от времени приходилось шевелиться, разгоняя кровь. Непривычному к таким ночным посиделкам лейтенанту Гнатову приходилось еще хуже. К тому же он был в офицерской фуражке, и у него мерзли уши. Терпение изменило ему часа через два после полуночи.

– И долго нам тут сидеть?

– Еще пару ночей, – ответил Алекс.

– А если они вообще не придут?

– Значит, вам придется ловить их уже без меня.

Днем рыбаки заметили подозрительное шевеление в камышах на противоположном берегу. Они-то и предположили, что готовится переправа небольшой банды на руоссийский берег, о чем не замедлили сообщить военным. К вечеру охотничья команда прибыла на место и устроила засаду. Десяток парных постов перекрывал участок длиной почти в две версты. Еще два десятка солдат во главе со старшим унтер-офицером Фелоновым играли роль мобильного резерва. Здесь же находились и оба офицера.

Позавчерашний марш с сюрпризом нелегко дался Сержу, последние верст пять он держался исключительно на своем упрямстве, но, едва стоило команде пересечь ворота полкового двора, как он зашатался и не упал только потому, что был с обеих сторон подхвачен солдатами. Только сейчас, сидя в засаде, Гнатов начал понемногу понимать, куда именно он попал.

– А если они переправятся в другом месте?

– Тогда мы попытаемся перехватить банду на обратном пути.

В случае обнаружения переправы банды посты должны были сообщить об этом условленным птичьим криком. Выдвинувшийся к месту переправы мобильный резерв должен был вступить в бой и уничтожить бандитов. План простой, но в данном случае было не до изысков. Правда, могли быть неприятные нюансы.

– А вдруг банда окажется слишком большой?

– Примем бой и пошлем за помощью. Для этого вашу лошадь специально и взяли.

– И как скоро эта помощь придет? – поинтересовался Гнатов.

– Часов через пять, не раньше.

Ответ Алекса не порадовал Сержа.

– Да за это время нас всех тут перебьют.

– Не перебьют. Ночью кто-нибудь обязательно уцелеет. Да и не по наши души они сюда идут. Им добыча нужна.

Серж уже открыл рот, чтобы задать следующий вопрос, но сделать этого не успел – где-то слева бухнул одиночный выстрел. Все замерли, будто надеялись, что это им только послышалось и можно продолжить сидеть дальше. «Началось!» – эта мысль мелькнула, когда Алекс уже отрывал зад от земли. И сразу возникло какое-то неприятное ощущение в животе.

– Вперед!

Теперь уже можно не таиться. Через равномерные промежутки хлестко била «шапсо», стрелок будто торопился выпустить весь боезапас. А вторая винтовка молчала. И это наводило лейтенанта на нехорошие мысли. Бандиты отвечали нечасто, но отвечали, не уходили, хотя понятно было, что здесь их ждали, значит, надеялись все-таки