– Не так уж много, господин, – наконец-то ответил я.

– И что?.. – начал он и вдруг замолчал. Он собирался спросить, что нам делать, но потом вспомнил, что король он и, следовательно, должен сам дать ответ на свой вопрос.

– Чего ты хочешь: чтобы он был жив или мертв? – спросил я.

Он пристально посмотрел на меня. Эдуард знал, что должен принять решение, но не знал, какое именно. Отец Коэнвульф, который когда-то был его учителем, собрался дать Эдуарду совет, но тот отмахнулся от него.

– Я хочу, чтобы он предстал перед судом, – сказал он.

– Помни, о чем я говорил тебе, – предупредил я. – Твой отец избавил бы нас от множества проблем, если бы просто убил Этельвольда. Так почему бы тебе не дать мне возможность прикончить этого ублюдка?

– Или мне, господин, – вызвался Стеапа.

– Он должен предстать перед судом витана, – заупрямился Эдуард. – Я не желаю начинать свое правление с убийства.

– Аминь, хвала Господу, – произнес отец Коэнвульф.

Я перевел взгляд в долину. Если Этельвольд и собрал армию, то ее нигде не видно. Я разглядел только кучку лошадей да толпу людей.

– Просто позволь мне убить его, господин, – попросил я, – и проблема будет решена к закату.

– Позволь мне поговорить с ним, – встрепенулся отец Коэнвульф.

– Вразуми его, – сказал Эдуард священнику.

– Можно ли вразумить загнанную крысу? – осведомился я.

Эдуард проигнорировал мой вопрос.

– Передай ему, что он должен сдаться на нашу милость, – добавил он.

– А если вместо этого он решит убить отца Коэнвульфа? – поинтересовался я.

– Я в руках Божьих, – пробубнил Коэнвульф.

– Уж лучше бы ты был в руках господина Утреда, – буркнул Стеапа.

Солнце – ослепительно красный шар, висевший на небе, – спустилось к горизонту. Эдуард явно был озадачен моим вопросом, но старался держаться уверенно.

– Пойдете втроем, – твердо объявил он, – а переговоры будет вести отец Коэнвульф.

Пока мы ехали вниз по холму, отец Коэнвульф, бледный как полотно, наставлял меня. Я не должен никому угрожать, не должен говорить, пока ко мне не обратятся, не должен прикасаться к своему мечу, а госпожу Этельфлэд, настаивал он, следует препроводить под защиту ее мужа. Отец Коэнвульф был суров – именно таких несгибаемых людей Альфред любил назначать на должности учителя или советника. Он, конечно, был умен – все привилегированные священники Альфреда обладали острым умом и проницательностью, – однако священник отличался излишней поспешностью в осуждении за грех или в определении греха как такового, что означало, что нас с Этельфлэд он не одобряет.

– Ты понял меня? – грозно спросил он, когда мы добрались до дороги, скорее похожей на тропку между нестрижеными живыми изгородями.

По полям бегали трясогузки, а дальше, за городом, в небо поднялась стая скворцов и темным облаком исчезла в вышине.

– Мне запрещается кому-либо угрожать, – весело повторил я, – с кем-либо заговаривать и прикасаться к своему мечу. А не будет проще, если я перестану дышать?

– И мы вернем госпожу Этельфлэд на ее законное место, – твердо напомнил Коэнвульф.

– А какое ее законное место? – поинтересовался я.

– Это решит ее муж.

– Но он хочет упрятать ее в монастырь, – заметил я.

– Если таково его решение, господин Утред, – ответил Коэнвульф, – значит такова ее судьба.

– Думаю, тебе придется усвоить, – мягко произнес я, – что у этой дамы есть свои мозги. Может случиться так, что она не согласится с тем, что хочет мужчина.

– Она подчинится своему мужу, – продолжал настаивать Коэнвульф, и я просто расхохотался, что вызвало у него недовольство. Бедняга Стеапа страшно смутился.

На окраине города мы насчитали с полдюжины вооруженных мужчин, однако они не попытались остановить нас. Здесь не было стен, не было оборонительных укреплений, поэтому мы просто прошли на улицу, где воняло дерьмом и дымом. Все местные казались встревоженными и молча провожали нас взглядами, некоторые даже крестились. Солнце уже село, сгустились сумерки. Когда мы проезжали мимо одной очень уютной на вид таверны, сидевший на террасе за столом мужчина отсалютовал нам полным рогом. Я обратил внимание на то, что оружие есть у очень немногих. Если Этельвольд не может собрать фирд в родном городе, тогда как он надеется поднять все графство против Эдуарда? При нашем приближении ворота храма Святого Катберта со скрипом открылись и в щель выглянула женщина. В следующее мгновение ворота захлопнулись. У дверей церкви тоже стояла охрана, но и там нас никто не остановил, а лишь проводили угрюмыми взглядами.

– Он уже проиграл, – пробормотал я.

– Это точно, – согласился Стеапа.

– Проиграл? – не понял отец Коэнвульф.

– Это его цитадель, – пояснил я, – и никто здесь не хочет сражаться.

Во всяком случае, никто не бросил нам вызов, пока мы не добрались до входа в дом Этельвольда. Ворота были украшены его знаменем, и их охраняло семь копейщиков. Путь преграждала жалкая баррикада из бочек, на которые было уложено два бревна. Один из копейщиков выступил вперед и направил на нас свое копье.

– Дальше нельзя, – объявил он.

– Убери бочки, – велел я, – и открой ворота.

– Назовитесь, – потребовал он.

Это был мужчина средних лет, крепкого телосложения, седобородый и очень ответственный.

– Это Матфей, – сказал я, указывая на отца Коэнвульфа, – я Марк, а он Лука, четвертый же напился, и мы его с собой не взяли. Ты же отлично знаешь, кто мы такие, черт побери, так что открывай ворота.

– Впусти нас, – строго произнес отец Коэнвульф, бросив на меня испепеляющий взгляд.

– С оружием нельзя, – упрямился стражник.

Я посмотрел на Стеапу. Слева у него был пристегнут длинный меч, справа – короткий, за спиной висел топор.

– Стеапа, – обратился я к нему, – скольких ты убил в сражении?

Его озадачил мой вопрос, однако он задумался над ответом. Наконец помотал головой.

– Сбился со счета, – сказал Стеапа.

– Я тоже, – кивнул я и повернулся к стражнику. – Можешь попробовать забрать у нас оружие, – сообщил я ему, – а можешь остаться в живых.

Он выбрал остаться в живых и приказал своим людям убрать бочки и бревна и открыть ворота. Мы въехали на двор. В свете недавно зажженных факелов оседланные лошади отбрасывали дрожащие тени. Я насчитал тридцать воинов, все были в кольчугах и при оружии, однако ни один не встал у нас на пути. Зато было видно, как сильно они нервничают.

– Готовится к бегству, – заключил я.

– Тебе запрещается разговаривать здесь, – раздраженно произнес отец Коэнвульф.

– Умолкни, святоша, – бросил я ему.

Подошли слуги, чтобы забрать наших лошадей, и управляющий, как я и ожидал, потребовал от нас со Стеапой сдать мечи, прежде чем мы войдем в дом.

– Нет, – отказался я.

– Мой меч останется со мной, – угрожающе проговорил Стеапа.

Управляющий заволновался, засуетился, но отец Коэнвульф, а за ним и мы уверенно прошли в просторный зал, освещенный огнем очага и свечами, расставленными на двух столах по обе стороны от трона – по-другому назвать это огромное кресло на подиуме было