С этими словами он исчез в глубине пещеры, и из-за камней донесся душераздирающий крик коровы, горло которой перерезали пухлые младенческие ручки.
После действительно великолепного ужина — и Майе пришлось это признать — она отважилась спросить сына, каковы его замыслы, ибо малыш развешивал перед огнем коровьи кишки. Дожидаясь, пока вонючие потроха высохнут, он проделал мелкие дырочки вдоль края черепашьего панциря.
— У меня есть мысль. — Это все, что ей удалось из него выудить.
Аполлон читает знаки
Знал это Гермес или нет, неведомо, но в первую свою ночь на Земле прошел он довольно далеко. От места своего рождения на горе Киллене к северу через поля Фессалии и вплоть до самой Пиерии, где обнаружил и прибрал к рукам стадо. И вернулся обратно. Детскими шажками это немаленькое расстояние.
А вот чего Гермес точно не мог знать: те белые коровы принадлежали Аполлону, и он их очень ценил. Когда весть об исчезновении стада добралась до хозяина, он в ярости ринулся в Пиерию, чтобы поймать, как ему думалось, злокозненную шайку воров в их логове. Дикие дриады или фавны склонились ко злу, решил он. Они пожалеют, что увели собственность у самого бога стрел. Он лег на поле, где паслось стадо, — чтобы изучить почву со всей пристальностью опытного следопыта. К его изумлению, разбойники не оставили никаких ценных следов. Он разглядел лишь беспорядочные мазки, бессмысленные завихрения и спирали и — если только сам не сошел с ума, — одинокий детский след. Отпечатки, мало-мальски похожие на коровьи копыта, вели не прочь с поля, а к нему!
Кем бы ни был тот, кто угнал стадо, — он насмехался над Аполлоном. Дело провернули бывалые, опытные воры, это уж точно. Его сестра Артемида была самой искусной охотницей из всех, какие ему известны, — не она ли осмелилась? Возможно, измыслила какой-то хитрый способ замести следы. Аресу мозгов не хватило бы. Посейдону незачем. Гефест? Вряд ли. Кто же тогда?
Аполлон заметил дрозда, что охорашивался на веточке неподалеку, одним ловким движением натянул тетиву и сбил птицу. Вскрыв ей брюшко, бог оракулов и авгуров по внутренностям птицы попытался высмотреть знаки.
Судя по расцветке кишечника, загибу правой почки и необычному размещению вилочковой железы, сразу стало ясно, что коровы находятся где-то в Аркадии, неподалеку от Коринфа. А что говорит сгусток крови в печени? Гора Киллена. А еще что? Ага! След все-таки был младенческий.
Нахмурился обыкновенно гладкий лоб Аполлона, синие глаза вспыхнули, а красные, как розы, губы сжались в суровую нитку.
Он отомстит.
Сводные братья
Когда аполлон прибыл к подножию горы Киллены, настроение у него испортилось донельзя. Весь мир знает, что те коровы для него священны. Очевидно же, они редкой и ценной породы. Кто посмел?
Какая-то гамадриада, свисавшая с ветвей своей осины, ничего подсказать не смогла, однако уведомила Аполлона, что у входа в пещеру Майи собралась пестрая ватага нимф. Может, там ему дадут ответ? Она бы и сама сходила, но ей нельзя отлучаться от своего дерева.
Добравшись до вершины горы, Аполлон увидел, что у пещеры собралось все население Киллены. Подходя все ближе, он уловил звук, что несся из пещеры, — ничего подобного ему раньше слышать не доводилось. Словно сладость, любовь и безупречность — и все, что есть прекрасного, — обрело жизнь и нежно струится ему в уши и дальше, до самой души. Как аромат амброзии влек любого бога к столу и выманивал из него вздохи великого предвкушения, как вид пригожей нимфы побуждал горячий ихор в венах петь и бурлить, и казалось, что бог того и гляди взорвется изнутри, как теплое касание кожи к коже будоражило его до глубин, — так эти неведомые шумы соблазняли и чаровали Аполлона, пока не решил он, что сходит с ума от радости и желания. Вот бы изъять их из пространства и впитать в грудь, вот бы…
Волшебные звуки внезапно умолкли, и чары развеялись.
Толпа наяд, дриад и прочих духов, что собрались у входа в пещеру, разошлась, все качали головами от изумления, словно очнулись от забытья. Протолкавшись, Аполлон увидел в зеве пещеры на груде камней две здоровенные говяжьи полутуши, у всех на виду, ловко порубленные на куски. Его бешенство и возмущение ожили с новой силой.
— Ты поплатишься! — взревел он, бросаясь внутрь. — Ох уж ты…
— Тсс!
Двоюродная сестра Аполлона ореада Майя сидела в плетеном кресле и шила. Прижала палец к губам и склонила голову к колыбели у огня, где лепетал во сне розовощекий младенец.
Но Аполлона так просто не уймешь.
— Это демоново отродье украло у меня стадо!
— Ты спятил? — спросила Майя. — Моему ангелочку всего день от роду.
— Видали мы таких ангелочков! Уж я-то умею читать по внутренностям дрозда. Кроме того, я слышу, как в глубине пещеры топочут и мычат коровы. Я опознáю их мычание всюду. Этот ребенок — вор, и я требую…
— Что ты требуешь? — Гермес сел в люльке и вперил в Аполлона умиротворяющий взгляд. — Ребенку что, и соснуть нельзя? У меня был тяжелый вечер, я гнал стадо, и мне только и не хватало…
— Ты признался! — завопил Аполлон, устремляясь к нему. — Именем Зевса, я выдавлю из тебя жизнь, мелкий ты…
Но когда поднял он Гермеса, изготовившись вытворить с ним неведомо что, из колыбели вывалился странный предмет из дерева и панциря черепахи. Упав, он издал звук, что немедля напомнил Аполлону волшебное пение, совершенно зачаровавшее его у входа в пещеру.
Аполлон выронил Гермеса обратно в люльку и поднял предмет. Две тонкие деревянные планки приделаны к черепашьему панцирю, а поперек натянуты коровьи кишки. Аполлон дернул струну одним пальцем — и вновь поплыл чудодейственный звук.
— Как?..
— Что, эта дрянь? — переспросил Гермес, изумленно вскидывая брови. — Да ерунда, прошлой ночью собрал. Назвал лирой. Но с ней получается кое-что интересное. Если правильно дергать. А можно еще трямкать. Прижимаешь пару струн и… дай сюда, покажу.
Вскоре они уже дергали, щипали, хлопали, трямкали, блямкали и обменивались новыми аккордами, как взбудораженные подростки. Гермес как раз объяснял принцип естественных гармоник, но тут Аполлон, как бы ни заворожили его чувства, пробужденные в нем этим необычайным приспособлением, пришел в себя.
— Да, все это прекрасно, — проговорил он, — однако что же с моим клятым стадом?
Гермес вопросительно оглядел его.
— А ты,
