Знала об этом и королева и приказала подать к столу предпочитаемый рыцарем сорт.

Гарет не ошибался, когда говорил о глубокой ненависти Мордреда к Гавейну: Мордред снял с блюда все коричневые яблоки, кроме одного, в которое впрыснул смертельный яд. Он предполагал, что никто не возьмет это единственное яблоко и оно достанется Гавейну.

Обед приближался к концу. Гости весело шутили, блюдо с фруктами обходило стол. Сэр Пионель, заметивший на блюде только одно из любимых Гавейном яблок, пожелал досадить ненавистному рыцарю и взял яблоко раньше, чем блюдо дошло до Гавейна.

Сэр Мордред увидел это, но не остановил своего сообщника, боясь выдать себя самого. Пионель начал есть яблоко, искоса поглядывая на Гавейна, который тщетно искал на блюде свой любимый сорт.

Вдруг лицо Пионеля покраснело, потом покрылось смертельной бледностью: яд начал действовать. Сэр Пионель вскочил из-за стола и с криком: «Меня отравили!» – в судорогах упал на пол; стеная и воя, хватался он за ножки стульев и наконец умер в страшных мучениях.

Рыцари вскочили со своих мест, охваченные страхом, яростью и гневом. Молча смотрели они друг на друга и на мертвого сэра Пионеля, не решаясь взглянуть на королеву, занимавшую почетное место между двумя придворными дамами.

Все знали, что королеве известны слухи, распространявшиеся о ней Пионелем, и потому предполагали, как он должен быть ей ненавистен. Она устроила пир, пригласила Пионеля, и он умер у нее за столом от яда, положенного в яства, которыми она его угощала.

В молчании рыцари стали покидать зал, не смея поднять взор на королеву. Она же то бледнела, то краснела, читая подозрение на их лицах. Родственник сэра Пионеля Мадор – высокий дородный рыцарь с сердитым красным лицом и злыми глазами – остановил уходивших, и глаза всех обратились в его сторону.

– Смотрите! – воскликнул он, подняв высоко над головой яблоко, надкушенное Пионелем. – Вот чем погубили моего родственника сэра Пионеля! Но я этого дела так не оставлю! Наш род потерял благородного рыцаря, и я буду мстить за него!

Он обернулся в сторону королевы.

– Королева, ты – убийца! – бросил он ей в лицо. – Слушайте меня, рыцари! Я обвиняю королеву в убийстве моего родственника сэра Пионеля и требую суда над ней.

Все точно окаменели, никто не осмеливался возражать, никто не отваживался сказать хоть слово в защиту королевы: все подозревали ее в убийстве Пионеля.

Вдруг королева – бледная, дрожащая – поднялась со своего места.

– Милорды и рыцари, – заговорила она, – я здесь ни при чем! Я невиновна и не знаю, как это произошло! – Голос ее прервался, и от волнения она упала в обморок.

Мордред не знал, поможет ли случившееся его злым замыслам, но решил молчать и вместе с другими рыцарями вышел из зала, в то время как придворные дамы поднимали королеву и несли ее в спальню.

Король Артур услышал крики и причитания во дворе и пожелал узнать, в чем дело; но рыцари молчали, пока не пришел сэр Гавейн.

– Государь, – объяснил Гавейн, – королева пригласила нас к себе на обед. Один из рыцарей съел поданное на стол яблоко и отравился. Боюсь, обвинение падет на королеву.

Король, крайне удрученный услышанным, отправился к королеве, чтобы успокоить ее.

На следующий день, когда король, по обыкновению, сидел со своими судьями в зале в ожидании дел, требующих разбирательства, все рыцари мрачно толпились вокруг него; не было слышно ни смеха, ни шуток.

Вдруг вперед выступил сэр Мадор; повторив свое вчерашнее обвинение, он потребовал суда над королевой.

Король молча, но с горечью выслушал его и промолвил:

– Благородные рыцари и лорды! Я скорблю душой и готов скорее пожертвовать жизнью, чем возвести столь тяжкое обвинение на мою любимую супругу и вашу королеву. Но закон одинаков для всех – как для бедных, так и для знатных, – хотя я не сомневаюсь, что Господь скорее заступится за королеву.

– Сомневаюсь, – запальчиво заметил Мадор. – Злодеяние ее явно для всех!

– Я полагаю, моя супруга непричастна к нему и никогда не пожелала бы свершения оного, – сурово возразил Мадору король. – Здесь замешан гнусный предатель, желающий ее смерти. Мне, королю, предстоит вершить правый суд, и я не могу выступить ее защитником и оградить от хулы ее доброе имя! Однако не сомневаюсь, что найдется рыцарь, который выступит на поединке за мою супругу. Если этого не случится, ты ведь знаешь, какая казнь ждет ее!..

– Она должна быть сожжена! – торжественно произнес Мадор. – Она совершила злодеяние и подлежит суду!

– Довольно! – строго прервал король Артур. – У меня разрывается сердце, когда я слышу, в чем ты обвиняешь эту благородную леди. Не беспокойся, сэр Мадор: найдется рыцарь, который пожелает встать на ее защиту. Назначь день поединка!

– Заметь, государь, – возразил Мадор, – из двадцати четырех рыцарей, присутствовавших на обеде, нет ни одного, кто не подозревал бы королеву в содеянном преступлении. Значит, никто из них не заступится за нее! Что скажете на это, милорды? – обратился он к рыцарям.

Те смущенно молчали; наконец сэр Гавейн сказал:

– Королева устроила праздник и пригласила нас. Ей нет оправдания! Яд был принесен ею самой или кем-либо из ее слуг.

Рыцари по-прежнему безмолвствовали, но сэр Борс и его братья были сильно опечалены.

– Вот теперь, король, – торжествующе воскликнул Мадор, – если ты справедлив, я требую: назначь день суда!

– Я поступлю так, как мне надлежит, – изрек король. – Через пятнадцать дней прибудь на коне и в вооружении на луг у городской стены; если тебя встретит рыцарь, то поединок укажет, кто прав. Если же не найдется рыцаря, который выступит за мою супругу, ее ждет костер.

Многие из находившихся в зале рыцарей едва удержались от слез – столько печали звучало в словах короля.

– Еще я требую, – заявил Мадор, – чтобы королева содержалась под стражей и в темнице, во избежание бегства, которое не позволит свершиться правосудию.

Тяжко было королю отдать подобное приказание, но он все-таки поручил королеву надзору сэра Кэя, и тот заключил ее в ее собственную комнату, приставив караул из трех рыцарей, к великой скорби придворных дам и всего двора.

Королева в отчаянии послала за сэром Борсом и, когда он явился, бросилась перед ним на колени и с горькими слезами умоляла избавить ее от лютой смерти.

– Клянусь небом, – воскликнула она, – я не знаю, кем совершено убийство! Неужели ты не захочешь выступить за меня на поединке? Если бы сейчас при дворе находился твой родственник сэр Ланселот, он не потерпел бы возведенного на меня подозрения: он всегда был моим верным рыцарем. Но вот стряслась страшная беда, а я одна, без друзей.

– Что могу я сделать, государыня? – возразил Борс. – Возьмись я защищать тебя, и люди обвинят меня в пособничестве; тем самым я подвергну опасности собственную