В любом случае, Стивен опоздал лишь на пару минут, и несколько мелких подачек, не превышавших троекратной стоимости найма экипажа, провели его мимо долговых камер в самое сердце тюрьмы — здание, где содержались моряки.

Маршалси всегда оставалась флотской тюрьмой.

Здесь отбывали наказание те, кто избежал повешения за нападение на вышестоящих офицеров, вместе с теми, кто по небрежности посадил корабль на мель, кто безнадежно запутался и допустил дефицит в судовых ведомостях, кого уличили в разграблении призов до решения призового суда, кого оштрафовали, но не хватало средств расплатиться. Были здесь и безумцы, и виновные в неуважении к адмиралтейскому суду, или к лорду-распорядителю[32], или к таким чинам гофмаршальской конторы, как пограничный коронер[33].

Так что капитан Обри, пусть и не в самой желанной компании, все же оставался в морском окружении. Сильные моряцкие голоса раздавались в узком дворе, где группа офицеров играла в кегли, подбадриваемая Килликом из маленького квадратного окна — едва достаточного, чтобы просунуть голову. Джеку пришлось довольно громко кричать, чтоб его услышали: "Киллик, Киллик, сюда. Пошевеливайся — там кто-то у дверей". Капитан Обри пока что был вполне обеспечен деньгами, и поэтому разместился в двух комнатах — а надзирателю приходилось стучать во внешнюю дверь вместо того, чтобы просто зайти в камеру.

— Кажись, доктор, — воскликнул Киллик, и выражение его лица сменилось с гадкого, зажатого и подозрительного (так он выглядел всегда при контакте с законом) на довольное. — У нас для вас сюрприз, сэр.

Сюрпризом оказалась миссис Обри. Она выбежала из внутренней комнаты в переднике, с рук сыпалась мука, и выглядела она гораздо более похожей на счастливую цветущую девчонку, чем это позволительно матери троих детей. София расцеловала Стивена в обе щеки, согнувшись для этого, и с убедительным видом, румянцем и схватив его за руку, поведала, что очень стыдится своей недавней слабости, никогда в жизни себя так вести не будет и не следует ей больше этого припоминать.

— Заходи, заходи, — позвал Джек через дверь, — Как я рад тебя видеть, Стивен. Начал уж было думать, что ты потерялся. Прости, что не встаю — такого никому доверять нельзя.

Он жарил сосиски на длинной вилке, сделанной из гнутой проволоки, над маленьким, ярко светящимся очагом. — В понедельник все будет в порядке, я думаю, но сейчас тут как-то все простовато.

На взгляд Стивена, они уже привели все в порядок. Маленькие голые комнатки вычищены и вымыты, аккуратные рундуки экономили место. Бухта белого троса в углу показывала, что вот-вот будет готово висячее кресло, самое комфортабельное из возможных сидений, а гамаки, связанные семью совершенно ровными узлами и покрытые пледом, образовали довольно элегантный диванчик. Джек Обри провел большую часть своей морской жизни в гораздо меньших каютах, у него имелось достаточно опыта французских и американских тюрем, не говоря уж об арестах за долги в Англии. Только редкой суровости тюремщик заставил бы его растеряться.

— От местного поставщика, — отметил он, поворачивая сосиски на вилке, — своеобразная достопримечательность. Как и его мясные пироги. Не хочешь ли кусок? Они уже нарезанные.

— Думаю, нет, — отказался Стивен, внимательно разглядывая начинку, — я недавно пообедал с другом.

— Но скажи, Стивен, — продолжил Джек гораздо более мрачным тоном, — в каком состоянии ты оставил бедного Мартина?

— В неплохом состоянии и в надежных руках — из его невесты получится самая преданная сиделка, и за ним присматривает сообразительный аптекарь, но жду новостей о нем — обещали посылать срочное письмо каждый день.

Некоторое время они разговаривали о Мартине и совместных с ним плаваниях, пока София возилась с яблочным пирогом. Готовила она посредственно, но это блюдо у нее все же обычно получалось. Поскольку Стивен собирался ужинать с ними, она украшала выпечку вылепленными из теста листьями клевера.

— Если позволите, сэр, — прервал их Киллик, — к вам юный джентльмен от адвокатов.

Джек ушел в другую комнату, и через несколько минут вернулся со словами:

— Он сообщил мне, что наняли мистера Лоуренса. Подали это как прекрасную новость, и юнец выглядел обескураженным, когда я не закричал от радости. Кажется, что мистер Лоуренс очень умный адвокат, и наверное, я должен радоваться, но клянусь, не вижу, зачем мне вообще нужен защитник. В военных трибуналах мы прекрасно обходимся без них. И уж точно нет защитников, когда провинившихся вызывают на квартердек и устанавливают решетчатый люк, хотя правосудие при этом осуществляется. Это дело вовсе не похоже на несчастные иски насчет свинцовых рудников Эшгроу. Нет этих бесконечных неясных мест в оспариваемых контрактах, с которыми должны разбираться специалисты. Вовсе нет, тут все ближе к флотским правилам. Мне бы хотелось просто взять слово, как матрос перед капитаном, и рассказать судье и присяжным о случившемся. Все согласны с тем, что нет ничего честнее английского правосудия, и если я скажу чистую правду, мне точно поверят. Я расскажу, что в жизни ни с кем в заговоры не вступал, а если и последовал намеку Палмера, то сделал это без злого умысла, так же, как кто-нибудь может последовать намеку на результат дерби. Если это оказалось неправильным, я готов отменить все срочные сделки. Но я всегда считал, что суть каждого преступления — в преступном намерении. Если же мне противопоставят человека, который заявит, что я говорю неправду — тогда суду решать, кому из нас верить, кто больше заслуживает доверия, и уж этого я не боюсь. Я полностью уверен в правосудии своей страны, — произнес Джек, улыбаясь помпезности собственных слов.

— Ты хоть раз в жизни был на суде?

— На военных трибуналах — десятки раз, но никогда на гражданском процессе. Все мои происходили, пока я был в море.

— А я, как это ни прискорбно, на некоторых побывал. И уверяю тебя, дружище, правила этой игры — что принимается за доказательство, когда можно входить и уходить, когда кому дозволено говорить и что можно сказать — гораздо сложнее, чем в морском праве. Эта игра длится сотни лет, становясь все более коварной с каждым