Там он встретил спокойного, самоуверенного мужчину со сложенной бумагой в руке.

— Добрый день, сэр. Я капитан Обри. Чем могу быть полезен?

— И вам добрый день, сэр. Можем ли мы перейти в уединенную комнату? Меня послали из Лондона по делу, которое касается лично вас.

— Очень хорошо, — согласился Джек, открывая дверь. — Осторожно, краска не высохла. Итак, сэр, о каком же деле идет речь?

— Я обязан сообщить, что у меня ордер на ваш арест.

— Вот черт! И по чьему же иску?

— Не по иску, а по обвинению.

— По какому еще обвинению? — воскликнул изумленный Джек.

— Сговор с целью мошенничества на Бирже.

— Всего-то? — вздохнул Джек с облегчением. — Господи, эти сделки я смогу легко объяснить.

— Уверен, что вы можете. А тем временем прошу проследовать со мной. Надеюсь, что вы не попытаетесь сделать исполнение моих обязанностей еще более неприятным и не заставите удерживать такого джентльмена силой. Если вы дадите мне слово не пытаться сбежать, я отложу исполнение ордера на полчаса, так что вы сможете устроить свои дела. Но мы должны отправляться в Лондон — экипаж ждет у дверей.

Глава седьмая

— Хотел бы я сообщить вам новости получше по возвращении, — извинился сэр Джозеф, — но иногда друзья печально разочаровывают.

— А иногда их усилия превосходят самые оптимистичные ожидания, — ответил Стивен.

— Не всегда, не всегда, — улыбнувшись, отмахнулся сэр Джозеф. — Но суть в том, что Холройд не выступит защитником у капитана Обри. Об этом я крайне сожалею, потому что Холройд — один из немногих адвокатов, ладящих с лордом Квинборо, а именно он будет выносить приговор. Квинборо не будет запугивать его, как запугивает большинство адвокатов, и, может, даже сдержанно отнесется к его клиенту. Вдобавок Холройд отлично находит общий язык с присяжными — все считают его лучшим выбором для этого дела. Признаюсь, его отказ меня раздражает — не думал, что Холройд, имея передо мной кое-какие обязательства, отклонит мою прямую просьбу. Как он убого и мелко оправдывался, что не располагает собственным временем и при таком поспешном суде не может в полной мере оправдать ожидания подзащитного, будучи глубоко занятым. Заодно привел еще множество уклончивых извинений.

— Как я понимаю, они вас не убедили.

— Нет, не убедили, и до обеда я не понимал, зачем он их приводил. Но когда обедал у Колбрука, то услышал о внезапной смерти одного из судей. Его преемник еще не определен, и Холройд — в числе наиболее вероятных кандидатов. Поскольку кабинет министров затеял весь этот невероятно быстрый и ревностный процесс исключительно с целью навредить радикальной оппозиции — уничтожить генерала Обри и его друзей — Холройд не желает восстанавливать против себя канцлера[30], защищая сына генерала в столь решающий момент. Не хотел бы он восстановить против себя и лорда Квинборо — такого же яростного анти-радикала, как и канцлер, и тоже члена кабинета министров. Странно все-таки, что судья может быть министром.

— Джек Обри настолько далек от радикализма, что ненавидит даже умеренных вигов, — заявил Стивен, которому было наплевать на состав кабинета министров. — Когда он задумывается о политике, раза два в год, то он убежденный тори.

— Но его можно выставить сыном радикала, и чертовски шумного, постоянно обвиняющего правительство в палате общин. Как сын радикала, он имеет хоть какое-то отношение к радикалам. Какая разница, что он там говорит раз или два в год.

— А есть ли новости о генерале?

— Говорят, он скрывается в Шотландии, но это не достоверно. А некоторые заявляют, что он побрился и прячется среди "кающихся Магдалин" в Клэпхеме[31].

— А разве его не освобождают от ответственности парламентские привилегии?

— Насколько мне известно, они покрывают все, кроме государственной измены и тяжких преступлений. Не думаю, что рыночные махинации тянут хотя бы на второе, но рискну предположить — генерал перестраховывается. Он собирается затаиться, ничем не рискуя, чтобы вся вина пала на сына и друзей. Ужасный старик, знаете ли.

— Я встречался с генералом Обри.

— Возвращаясь к Холройду: один совет он все же дал. Поскольку вся защита строится на идентификации человека из почтовой кареты, запустившего эту ложь, нам следует обратиться к независимому охотнику на воров. Холройд назвал мне человека, пригодившегося ему в нескольких делах. Лучший в Лондоне, его обычно нанимают страховые конторы. Поскольку время поджимает, я взял это на себя и нанял его, хотя берет он гинею в день плюс расходы на проезд. Сейчас он на кухне. Вы ведь согласитесь с ним увидеться?

— Господи, да я с палачами запанибрата бываю ради интересного трупа, и уж точно не буду брыкаться при виде охотника на воров.

Охотник по имени Пратт выглядел как скромный лавочник средней руки или, быть может, клерк у законника. Он знал о всеобщей неприязни к своему занятию, столь близкому к обычному доносительству, и поэтому застенчиво стоял, пока его не попросили сесть. Сэр Джозеф сообщил, что вошедший джентльмен — близкий друг капитана Обри, доктор Мэтьюрин, прежде ему пришлось уехать отправиться к пациенту в деревню. В его присутствии Пратт может говорить открыто.

— Хорошо, сэр. Хотел бы, чтобы у меня для вас были новости получше... В душе я понимаю суть дела, но пока что нет ничего, что можно было бы предъявить в суде. Естественно, все это с самого начала было жульничеством — достаточно хоть раз взглянуть на капитана. Но все равно необходимые проверки я сделал. Нет в парламенте ни одного работающего над законами служащего по имени Эллис Палмер или хотя бы чего-то похожего. Нет таких и среди членов научных обществ, кроме мистера Эллиота Палмера — но ему под восемьдесят, и он прикован к дому подагрой. Так что, когда я закончил с поисками в Лондоне, то отправился в Дувр. В "Корабле" вспомнили про квакера и бахвалившегося парня, и про ссору насчет экипажа, но на мистера Палмера