— Ты парень сильный, основное выдержал.
Я с удивлением смотрел на главного терапевта Вооруженных Сил страны.
— Что вы имеете в виду, товарищ генерал?
— То и имею в виду, что выжил и идешь на поправку. Этого мало?
— ?
— Тебе, сынок, помогло то, что ты не курил и организм задействовал внутренний резерв. Вот и вытянул…
— Что? Опасно было?
Человек, спасший мне жизнь, улыбнулся.
— Теперь уже нет. Помогли лекарства от лихорадки, которые я прихватил из Москвы. Они сыграли важную роль в твоем лечении.
— Спасибо, товарищ, генерал.
— Ладно, поправляйся, лейтенант, но помни: язвы на легком будут рассасываться долго, каждый месяц делаешь контрольный снимок в медсанбате. После выписки полгода не делать нагрузку на легкие. Понятно?
— Так точно, товарищ генерал, еще раз спасибо.
Генерал, пожав мне руку, попрощался с ранеными и вышел из палатки. Больные, как мы официально назывались, периодически менялись: одни поступали, других отправляли в Союз. Постоянными в раскаленной от солнца палатке оставались только крики, стоны и боль метавшихся на кроватях хирургических больных.
Однажды около полудня к соседней палатке с аэродрома подъехало несколько машин. Началась очередная разгрузка погибших, которых эвакуировали из районов боевых действий на вертолетах. Перегрузив тела убитых в машины, их доставляли в медсанбат для подготовки к отправке в Союз. В этот раз перед палатками в один ряд выложили восемнадцать тел погибших парней. В основном это были десантники в комбинезонах. Особенность покроя наших десантных комбинезонов затрудняла высвобождение тел погибших. Кто-то из медсанбатовских офицеров попросил:
— Ребята, может быть, кто поможет снять комбинезоны с убитых.
Ближе ко мне лежало тело солдата лет девятнадцати, покрытое грязью и пылью, на груди растеклось бурое пятно засохшей крови. Выдернув из ножен штык-нож у стоявшего рядом бойца, я распорол комбинезон погибшего по окружности пояса. Стянув с него нижнюю часть комбеза, как снимают штаны с беспомощного человека, я распорол рукава и освободил его руку. Перевернув тело на бок, освободил другую. Стянул тельняшку, пропитанную кровью, трусы. В средине худенькой груди хорошо было видно входное отверстие пули — небольшое с запекшейся кровью. Выходного отверстия не было — слепое пулевое ранение, несовместимое с жизнью. Тело положили на носилки и унесли в палатку для вскрытия.
Я приступил к следующему погибшему… Рядом тем же делом в рабочем, обыденном порядке занимались несколько офицеров. Шла война. В медсанбат поступали не только больные и раненые, но и погибшие в боях интернационалисты, которых в установленном порядке отправляли в Союз.
После обеда я сидел в тени палатки и ждал доктора, который должен был обследовать меня и сделать заключение о моей дальнейшей судьбе. Слабость, конечно, ощущалась, иногда пошатывало — это было очевидно. И хотя ничего не болело, температура в порядке, но прогулка в пятьдесят-сто метров по территории медсанбата вызывала отдышку, жжение в легких. Пока бойцом я был неважным, если не сказать — никаким, требовалось время для восстановления организма.
— Ну, что, разведчик, пойдем, поработаем с тобой.
— Пойдемте, доктор.
— Как чувствуешь себя? Только не ерепенься — все вижу и знаю.
— Нормально. Слабость, конечно, есть, а так ничего: аппетит, крепкий сон, гуляю — через недельку встану на ноги.
— Нет, дорогой мой, здесь ты не встанешь на ноги. Генерал сказал мне так: за лейтенанта отвечаешь головой. Стало быть, отправляю тебя в Союз по полной программе: лечение, восстановление, отпуск. Иначе, дружище, удачи тебе не видать.
— Выпиши меня, доктор, а там я разберусь.
— Хм, выпиши его. Выписать-то недолго, что дальше? Тебе сейчас нужен длительный период реабилитации, восстановления организма. Много еще что нужно. Понял? Значит так, в принципе, готовься к выписке, к завтрашнему дню я документы оформлю, но лечение продолжишь в других условиях. Поверь, это тебе очень надо.
— Спасибо, доктор, понимаю, но больше здесь находиться не могу.
— Порядок, дорогой мой, есть порядок.
Лечащий врач ушел, а я, вздохнув, крепко уснул.
Пришел в себя я от громкого стона раненого капитана, лежавшего через кровать. Его привезли вчера, заштопали, ждет отправку в Союз. Он испытывал постоянные сильные боли. Мне было жаль смотреть на заросшего, со впалыми щеками и ввалившимися глазами офицера. Как мог, он крепился, но боль была сильнее. Сколько еще молодых офицеров пройдут через палатку хирургических больных? Сколько стона и крови останется здесь на афганской земле? Никто этого не знал. Только для меня была хорошая новость: выписывают. Собирая нехитрые вещи, я думал, быстрей бы в роту, к друзьям, только бы не видеть мучений раненых в раскаленной и пыльной палатке.
Наутро с нехитрыми пожитками я ожидал вызова доктора для оформления выписки. Получив документы, попрощался с ребятами. Обошел каждого раненого, как мог, ободрил. Задержавшись у кровати Володи Дервенкова, я поговорил с ним, пожал боевому товарищу руку. Кто-то из раненых сказал:
— Никто нам больше не нальет, Валер, и ребята из экипажа уже не придут. Плохо.
— Ничего, друзья, остались живыми — остальное приложится. Поправляйтесь и до встречи в Союзе!
На том и расстались… В роту, к друзьям!
Глава 22
«Слава богу, что все обошлось нормально: поправился, встал на ноги. Как мои разведчики? Насколько молодежь за время моего отсутствия подготовилась к боевым действиям? Первое, что сделаю, зайду в расположение взвода» — так я думал, медленно пробираясь по пыльной дороге в расположение роты. Накануне болезни я привел в морг медицинского батальона новичков, прибывших на замену. К
