– О ГОСПОДИ, КАК БОЛЬНО!

Дождь стучал по асфальту, сверкал в свете фар внедорожника, прибивал меня к земле.

Он наклонился, снова взял в руку молоток. Мотнул им сначала в мою сторону, потом в сторону краденого «ягуара»:

– Кажется, лучше всего будет снова вернуться к работе, ты так не думаешь?

– ТВОЮ МАТЬ! ГОСПОДИ! АААГГХХХ!

Я подтянул к себе трость, оперся на нее и встал на ноги. Уставился на вопящую фигуру, корчившуюся у моих ног:

– Мы должны ее убить.

– Око за око. – Пнул миссис Керриган носком ботинка. – В следующий раз.

– Она тебя преследовать будет, меня будет преследовать. На наши семьи наедет…

О господи, Элис…

Я повернулся и быстро поковылял – если можно ковылять быстро – прямо по лужам, мимо «ягуара», к проходу между складом и контейнерами.

Если Элис сделала так, как мы договаривались – дала деру, – то нам всем крышка. Как только она удалится от меня на сто ярдов, сработает сигнализация, и сюда на всех парах примчится группа захвата. А тут все в крови, и люди покалеченные валяются.

Вот черт.

Достал телефон, ткнул пальцем в приложение Сабира. Оно слегка подумало, загружаясь, потом пискнуло, и экран окрасился оранжевым. Значит, до того места, где она находится, футов семьдесят.

Я сложил ладони рупором:

– ЭЛИС! – Сделал еще несколько шагов в сторону контейнеров, по направлению к отверстию в заборе. – ЭЛИС!

Экран из оранжевого стал желтым, писк почти прекратился.

Прошел еще немного вперед, в темноту.

– ЭЛИС!

Зеленый.

На земле рядом с контейнерами чья-то фигура.

Джозеф.

Он лежал на спине, одна рука запрокинута над головой, ноги согнуты. Рядом валялась бита, толстый конец покрыт красными пятнами, заметными даже в темноте.

Я взглянул на экран телефона. Зеленый. Она где-то рядом.

– Элис?

Еще два шага вперед, в темноту между контейнерами, между ржавыми стенами едва можно протиснуться. Воняло горелым пластиком и плесенью. Еще пара шагов. Потом еще два шага.

– О нет…

Она лежала на боку, свернувшись в клубок, колени прижаты к груди, маленькие красные кеды нелепо торчат. Обнимала себя одной рукой. Висок пересекала засохшая полоска крови. Рядом раскрытая сумка, молотка не видно.

Ублюдок.

Я встал рядом с ней на колени, убрал с лица мокрые волосы:

– Элис? Ты меня слышишь?

Приложил два пальца к шее под челюстью… Ага, есть – пульс.

Со свистом выдохнул. Наклонил голову, положил ей на плечо. Слава богу.

Потом грудь заполнилась чем-то темным.

Встал, подошел к Джозефу, врезал ногой в живот пару раз. Никакой реакции. Схватил биту:

– Ты, вонючий кусок дерьма.

Бей по ноге, по ногам бей.

Бита едва не треснула от удара, даже в руках отдалось.

Один удар. Второй. Третий. Он даже не крякнул, так и лежал, пока я перемалывал ему кости.

Вмазал последний раз, для надежности, отбросил биту, поднял Элис на руки и похромал к автомобильной стоянке, припадая на правую ногу. Ножи из грязного льда раздирали плоть и кости.

Когда доковылял до машины, ни Хитрюги, ни миссис Керриган там уже не было. Правда, Пол Мэнсон все еще валялся на земле лицом вверх, пулевые отверстия в груди и во лбу блестели, как миниатюрные «черные дыры».

Раскольник стоял на том же месте, где я его оставил, держал в одной руке молоток, в другой – мой пистолет. Вздернул подбородок:

– Она в порядке?

Я положил Элис на заднее сиденье «ягуара»:

– Жива.

– Хорошо. – Подошел к трупу Мэнсона, толкнул ногой. – Забери это с собой. Мне хватит трупов.

Захлопнул дверь, выпрямился.

– А где Хитрюга?

– Жирный голый парень? Я за ним присмотрю. А ты присмотришь за мертвым бухгалтером и за девчонкой. А потом уберешься отсюда и будешь искать мою дочь.

Мой рот наполнился наждачной бумагой.

– Я без него не уйду.

– День рождения Джессики, ей исполнилось пять лет. Праздновали в больнице, рядом с ее матерью. Она едва могла поднять голову с подушки, из рук и носа торчали трубки, но все равно улыбалась нам. Джессика поцеловала ее в щеку и сказала, что мама скоро станет ангелом.

– Послушай, ему нужна помощь.

– Сказала, чтобы мама возвращалась, стала ее ангелом-хранителем и превратила тыкву в карету, а мышей – в лошадей.

– Уильям, ему нужен врач.

Раскольник поднял пистолет:

– Когда ей было шесть, она попросила еще один кусок торта на свадьбе, а когда ее мачеха спросила, зачем ей это нужно, она ответила, что ее мамочка очень любила пирожные и что в следующий раз, когда мы будем навещать ее на кладбище, мы этот кусок ей оставим там.

Я повернулся к нему спиной и стал оглядывать землю вокруг машины. Где, черт возьми, пистолет миссис Керриган?

В глаза лезли пучки травы, заполненные дождевой водой ямы в асфальте и темнота.

– Когда Джессике было семь, умер ее кролик. Она плакала целую неделю, потому что кролики не могут попасть в рай, ведь у них нет души. Успокоилась, когда я сказал, что зато они и в ад не попадут.

Где этот чертов пистолет?

– Она выросла. Стала непокорной. Отвернулась от Господа. Но она все еще моя маленькая девочка.

Как будто у меня есть лишние три сотни, чтобы купить новый пистолет.

– Вот что будет дальше. Я буду держать твоего друга у себя до тех пор, пока ты ее не найдешь. И за каждый упущенный день я буду посылать тебе понемногу от него. И если… – Голос Раскольника на мгновение охрип. – Если она умрет…

– Можно догадаюсь: «Обожжение за обожжение, рану за рану, ушиб за ушиб»?

И куда, черт возьми, делся этот гребаный пистолет?

Раскольник наклонился, поднял что-то с земли у своих ног.

– Ты не это ищешь? – Пистолет миссис Керриган. Раскольник вытащил обойму, бросил на землю, пистолет швырнул в другую сторону. Он стукнулся о мокрый асфальт в полуметре от меня.

– Ты ее убил?

– Око за око. Найди мою дочь.

Сел за руль внедорожника. Взревел мотор. Потом BMW сдал назад, развернулся и выехал в распахнутые ворота.

Дождь сочился сквозь куртку, лепил брюки к ногам, каплями стекал с лица.

Свет задних фонарей растворился в ночи.

Ублюдок.

Больше ничего не осталось, кроме огней уже закрытого «кэш энд кэрри».

Не стой без дела. Приберись и сматывайся, пока кто-нибудь не набрал 999 – сообщить, что слышал выстрелы.

Натянул пару перчаток из набора. Взял пистолет. Проковылял к тому месту, где стоял Раскольник, поднял обойму. Осталось четыре патрона.

Вставил обойму в рукоятку, бросил пистолет в пакет для улик. Так, на всякий случай. Ни за что на свете я бы не оставил свои отпечатки на оружии, из которого убили человека.

Открыл багажник «ягуара», вытащил пару мешков для мусора, натянул на голову и плечи Пола Мэнсона, чтобы прикрыть ту кашу, в которую превратился его затылок. Подтащил к машине, сунул в багажник. Встал, уставившись на труп, все еще перетянутый упаковочной лентой.

Убили просто потому, что хвастался своей семьей на благотворительном ужине.

– Знаю, что это не поможет, но все равно прости меня.

Хлопнул крышкой багажника.

Таблетки сухого горючего воняли парафином. Я разламывал их