– Сколько за детское порно?
– Э-э… Четыре года, освободили через два, по особым обстоятельствам.
– Спасибо, Джордж. – Сунул телефон в карман. – Есть кое-что интересное: у нашего интересанта были приводы за нападение на беременных женщин. – Я вылез из машины.
Элис через мгновение последовала за мной, закрыла дверь и пикнула замками. Раскрыла маленький складной зонтик:
– Ты уверен, что нам ничего не нужно говорить детективу-суперинтенданту Джейкобсону?
– Если сработает, мы принесем ему результат. Если не срастется, то ему и знать не надо. Все в выигрыше.
Вдоль склона холма петляли вниз Гарик Гарденз – два ряда респектабельных бунгало, некоторые с чердаками, переоборудованными под лофты; ухоженные палисадники и лимузины при входе. Не самый роскошный район Каслвью, но уж куда лучше дерьмовой квартирки, которую Элис сняла в Кингсмите. И вид отсюда очень даже неплохой: через реку – мост Дандас, гора с замком, огоньки уличных фонарей поблескивают в темноте.
Похромал вслед за Бабз по дорожке к номеру девятнадцать. На окнах жалюзи, дверь, крашенная красной краской, с полупрозрачной панелью.
– За последние одиннадцать лет интересанта сажали в тюрьму, выпускали, но во время первого нападения Потрошителя он точно был на свободе.
Бабз нажала на кнопку звонка.
Элис остановилась на середине дорожки. Поправила волосы, прячась от дождя под зонтом.
– Я все еще не убеждена, что мы должны так удаляться от психологического портрета.
– Мы здесь не потому, что мне кажется, что Каннингем – это Потрошитель, мы здесь потому, что кто-то позвонил на этот номер из телефонной будки, рядом с которой бросили Клэр Янг. Может быть, Каннингем знает того, кто звонил? Понятно, что предположение притянуто за уши, но другого же у нас нет ни хрена. Кроме того, ты сама сказала: портрет – дерьмо, а доктор Дочерти – мудак.
– Вообще-то я использовала совсем другие слова, в том смысле, что он всеми уважаемый психолог, и я просто… – Она замолчала.
Открылась входная дверь, и в щель выглянуло опухшее лицо.
Лет тридцать пять, длинные светлые волосы зачесаны набок, маленький рот, кусок чего-то, напоминающего длинный красный халат. Женщина.
– Слушайте, мне не нужны солнечные панели, мне не нужно асфальтировать дорожку, мне не нужна скидка на пластиковые окна. Я не хочу говорить об Иисусе. Мне не нужна керамическая сковорода, «Эйвон» или херовая вечеринка Анны Саммерз. В последний раз – оставьте меня в покое.
Я вышел вперед:
– На самом деле…
– Идите прочь. Я в этом не участвую.
– Мисс Вирджиния Каннингем? – Я сунул руку в карман и вытащил удостоверение. То самое, которого у меня больше не должно было быть. – Мы бы хотели поговорить с вами о том, где вы были прошлой ночью.
Она бросила взгляд на документ, раскрыла рот, круглый и красный, как рана от пули.
– О-о черт… – И захлопнула дверь прежде, чем я смог вставить в щель кончик трости. Изнутри ее голос звучал приглушенно: – Черт, черт, черт… – Громыхнула защелка. – Черт, черт, черт… – Потом она повернулась и побрела в гостиную, это было видно через стеклянную панель в двери.
Бабз захлопала в ладоши:
– Ну что, взламывать будем?
Элис покраснела:
– У нас ордера нет, и вообще мы…
– Давай.
22
Бабз врезала локтем по матовому стеклу двери, превратив его в разноцветную паутину из трещин. Потом еще один удар, стекло с грохотом взорвалось и провалилось внутрь, засыпав осколками пол. Она сунула руку в образовавшуюся дыру, прижавшись лицом к двери, и стала возиться с замками.
– Пам!
Дверь растворилась, и мы прошли внутрь.
Все, кроме Элис.
– Разве нам не нужен офицер полиции, ордер и…
– Следи за входом!
Внутрь, по коридору направо. Дверь в гостиную приоткрыта, из телевизора доносится рев какой-то детской программы, что-то сопливо-радостное:
– О-о-о-о, это страшенный дом с привидениями, да? Но вы не бойтесь, мы споем «Храбрую песню»!
В гостиной никого, пара диванов, кофейный столик и ковер из овечьей шерсти перед электрическим камином. Рядом с телевизором видеокамера на треноге.
Показал пальцем на столовую:
– Твоя дверь налево, я беру правую.
– Когда все кажется мрачным и страшным, бояться не надо…
Бабз расправила плечи и, потопав по коридору, распахнула дверь. Я тоже свою открыл. Она сунула голову внутрь:
– Кладовка. Чисто.
– Надо просто думать о прекрасных вещах, таких как чипсы и лимонад…
Я открыл дверь в ванную комнату, вонявшую аммиаком. На краю розовой ванной полотенце в коричневых разводах. В углу пара пластиковых бутылочек и коробка от краски для волос.
– Чисто.
– Сушильный шкаф. Чисто.
Последняя дверь вела на кухню. Встроенные шкафы, рабочие поверхности из розового искусственного мрамора, персикового цвета кафельная плитка на полу. Дверь на задний двор нараспашку. В окне над раковиной промокший сад в свете уличного фонаря…
– И можно спеть «Храбрую песню», когда испугаешься…
Вирджиния Каннингем карабкалась на кучу пластиковой мебели, сваленной у забора. Красный ночной халат развивался у нее за спиной, выставляя напоказ пару бледных ног, большие трусы в пятнах и брюхо беременной женщины. Седьмой месяц, наверное, если не больше.
– И все будет в полном порядке, вы и оглянуться не успеете!
– Бабз! На заднем дворе.
Бабз, оттолкнув меня, протопала по кухне:
– Давай возвращайся!
– Так что забудьте о привидениях и гоблинах, им нас сегодня не испугать…
– И поспокойнее. Без жестокости.
– Потому что мы споем «Храбрую песню» и заставим их уйти…
Каннингем едва успела забросить мучнисто-белую ногу на забор, как Бабз схватила ее обеими руками за халат и дернула вниз. Каннингем зашаталась, вскинула руки, халат соскочил, и Бабз со всего маху шлепнулась задом на мокрую траву.
– «Храбрая песня», «Храбрая песня», мы сильные и смелые, когда поем все вместе…
Я поднялся на верхнюю ступеньку. Каннингем, цепляясь за забор, приводила себя в вертикальное положение. Сейчас на ней ничего не было, кроме нижнего белья.
– Вы что, серьезно? Хотите сбежать в бюстгальтере и трусах? Как вы думаете, сколько нам времени потребуется, чтобы поймать вас?
Она застыла:
– Я ничего не сделала.
Бабз поднялась и схватила ее за бретельку бюстгальтера промышленно-серого цвета:
– Сними это. Я тебя умоляю.
Каннингем зажмурилась. Дождь приклеил ей волосы к черепу.
– Вот черт…
* * *Она стояла на кухне, прижимая руки к беременному животу, вода с нее капала на кафельную плитку.
– Могу я хоть что-то на себя набросить?
Я прислонился к холодильнику:
– Как только скажете нам, где вы были вчера ночью.
Ее щеки зарозовели, стали очень заметными на фоне мясистого бледного лица.
– Я была дома. Здесь. Всю ночь. Никуда не выходила.
– И вы конечно же можете это доказать. У вас есть свидетели?
Элис откашлялась.
– Что думают о вашей беременности проверяющие?
Каннингем безучастно взглянула на нее:
– Мне нужна какая-нибудь одежда. И
