Он помог девушке забраться в седло, усадил на своего жеребца Лилею и, приказав девочке сидеть смирно, запрыгнул в седло позади племянницы. Лилея заерзала в седле, устраиваясь поудобнее. Прижавшись спиной к теплой груди дяди, малышка весело засмеялась, словно уже забыла о только что пережитом страхе.
Наблюдая, как уютно устраивалась Лилея в объятиях дяди, Давина поймала себя на том, что испытывала к ней зависть. К немалому своему удивлению, она вдруг обнаружила, что тело ее прекрасно «помнило» объятия Джеймса. Более того, она поняла, что эти чудесные ощущения, жившие в ее воспоминаниях, вовсе не пугали ее и не вызывали отторжения, напротив, она ужасно по ним соскучилась!
Давина украдкой взглянула на Джеймса. Первое, что бросалось в глаза при взгляде на него, – это его сила и мужество. Но присутствие сидевшей впереди него маленькой девочки, которую он так бережно обнимал, вносило некоторые поправки в его образ – сглаживало резкие углы и делало Джеймса более мягким, даже отчасти нежным. И ей ужасно захотелось подъехать к нему поближе, взять его за руку… и почувствовать эту нежность.
Жгучий жар прилил к щекам Давины. Стыдясь своих глупых желаний, она невольно вздохнула. Ведь ясно же, что она не вправе ни на что рассчитывать – ей нечего было ждать от Джеймса. Ох, кажется, она перестала отличать мечту от реальности. А ведь отрываться от земли, как известно, очень опасно, потому что потом очень больно падать…
Тут Джеймс взглянул на нее и, взмахнув рукой, предложил проехать вперед. Давина почувствовала нервное напряжение, но тут же заставила себя расслабиться. Не следовало опасаться того, что он прочел ее глупые мысли.
Проехав немного вперед, Давина, казалось, чувствовала взгляд Джеймса, и от этого успокаивало: она знала, что он защитит ее.
Вскоре впереди показалась высокая серая стена замка Маккены. Стражники у ворот узнали их еще издали, и через несколько минут со скрежетом поднялась тяжелая решетка. Едва они въехали во двор, как навстречу им вышел Малколм. И по его виду было понятно, что он ждал их уже давно и терпение его на исходе.
– Почему так долго? – спросил он, снимая дочь с коня. – Мать начала волноваться…
– Я вполне способен защитить Лилею, – пробурчал в ответ Джеймс. – Можно было и не искать нас с собаками.
– Какие еще собаки? Я никого за вами не посылал, хотя и отправился бы на поиски, если бы вы не вернулись в течение часа.
Братья молча переглянулись. Ни один из них не сказал ни слова, но Давина догадалась, что означал этот обмен взглядами. Было ясно: теперь не стоило выезжать за ворота замка даже в ближайший лес. При этой мысли девушка невольно поежилась.
– Папа, я хочу есть, – заявила девочка.
– Не удивительно, что ты проголодалась. И устала, наверное. Нельзя так долго бродить по лесу зимой!
– Да, у меня сегодня был очень трудный день, – с серьезнейшим видом сказала малышка.
Отец погладил ее по волосам и с улыбкой проговорил:
– Не беспокойся, доченька. Кухарка не пожалеет для тебя медовый пряник – из тех, что сегодня пекли к Рождеству.
Лилея взвизгнула в восторге, и Малколм, снова улыбнувшись, обнял дочь, а та обхватила отца руками. Наблюдая эту трогательную сцену, Давина в очередной раз подивилась той нежности, с которой Малколм относился к дочери. Как правило, отцы куда внимательнее к сыновьями, а дочки для них – почти обуза.
– Маленькая разбойница… – пробормотал Джеймс, помогая девушке слезть с лошади. – Вертит своим отцом как захочет.
– Такая не пропадет, – заметила Давина, глядя вслед Лилее, шедшей рядом с отцом по двору. – И все же боюсь, ей достанется от Малколма, когда тот узнает, в какой переплет угодила сегодня его дочь.
– Я дал слово, что ничего не скажу, но надеюсь убедить Лилею в том, что надо самой все рассказать.
– Что-то мне не верится в успех твоего замысла, – с усмешкой проговорила Давина. Насколько она могла судить, Малколм просто не мог сурово наказать дочь, так что за девочку в любом случае можно было не беспокоиться. К счастью, сегодня все закончилось хорошо, но в следующий раз… Для своего же блага девочка должна была усвоить, что непослушание приводит к печальным последствиям. – Да, ты дал ей слово, – сказала Давина, смахнув грязь с плаща. – Но я-то никаких обещаний никому не давала.
Глава 12
Джеймс дождался, когда накроют столы, и лишь после этого вошел в главный зал. До Рождества оставалось еще два дня, но все здесь уже украсили зелеными ветками, и настроение у людей было приподнятое – в зале стоял гул от множества голосов.
Джеймс попытался расслабиться и проникнуться предпраздничной атмосферой. В конце концов, ведь ради этого он и вернулся домой… Вернулся ради того, чтобы жить среди тех, кому безоглядно доверяешь. Чтобы радоваться вместе с ними и вместе грустить. Чтобы получать удовольствие от простых и всем понятных вещей – таких, как, например, вкусная еда, которой с избытком хватает на всех, или удобная кровать, застеленная чистым пахучим бельем. Но главное – общение с родственниками и друзьями. Видит бог, в жизни крестоносца именно этого не хватало больше всего.
Джеймс обвел взглядом зал и невольно улыбнулся. Рождество – особое время. Время обновления и время надежд. И потому следовало наслаждаться моментом, а не кусать локти, заново переживая горькие разочарования прошлого.
За столами сидели улыбающиеся мужчины и женщины. В зале было тепло, а еда на столах была теплая, приготовленная с заботой. Дети же, мальчишки и девчонки, подвязывали еловые ветки к ножкам столов. Превращая это занятие в увлекательную игру, они со смехом гонялись друг за другом. Джеймс заметил среди них и своего пажа Колина, который сегодня был на удивление улыбчив.
Сегодня главный зал отапливали сразу три больших камина, и возле каждого из них аккуратной стопкой лежали дрова. Самые толстые поленья, конечно, приберегут до кануна Рождества – вот тогда здесь станет по-настоящему жарко, потому что этого требовал обычай. Чем теплее будет в эту ночь в главном зале замка, тем больше надежды на то, что вся зима пройдет в тепле и достатке.
Давина уже сидела за столом, и Джеймс мог наблюдать за ней издали, незаметно для нее. Она сидела там же, где и вчера, – за высоким столом рядом с его матерью. И казалось, что Давина чем-то озабочена; беседуя же с леди Айлен, она в основном слушала, что говорила его мать, и молча кивала.
К ужину Давина переоделась в наряд, который, наверное, считался более модным. Платье из темно-синего бархата с круглым воротом, отороченным серебристой вышивкой, казалось довольно скромным и одновременно вызывающим, ибо привлекало внимание к ее женственным округлостям.
Да поможет ему Бог, но она была
