Римма пришла в ярость, услышав это:

– Ты что же такое, сучка, наговариваешь на меня, по себе судишь, что ли? Слышала я, как ты якшаешься с офицерами и полицаями в бане. Акулина, я вижу, ты выбрала себе нападение на меня, а ты лучше расскажи о себе, о своих похождениях с немцами, с полицаями, ты ведь никем не брезгуешь.

– Ладно, окстись, девка, а то и впрямь люди посчитают нашу с тобой перебранку за правду, – промолвила Акулина и посмотрела на Наталью.

– Эх вы! Как вам не стыдно! Что же вы себе позволяете, когда гибнут наши мирные граждане, идет война, и многих девушек отправили в Германию! А вы, почему не поехали?

Акулина и Римма, чуть ли не в один голос затараторили, наперебой:

– А вот в это ты, Наталья, лучше не вмешивайся, мы сами знаем, что нам делать и куда ехать. А ты лучше сама расскажи, как тебе удалось оставить своих девок, уж не отмазали ли ты их сама, – ляпнула Акулина и захохотала,

– да, и известно всем, что сам Давыдов по тебе сохнет, а один раз в бане проговорился по пьянке, что в его планы входит обуздать тебя. Может, ты его приласкаешь, и девки останутся с тобой.

– Это все ваши сплетни и наговоры. А по поводу моих девчонок, они очень воспитанные и порядочные, и совсем еще юные. А вообще мне противно говорить с вами, вы себя опустили ниже всякого порога. Бог вам судья.

Наталья повернулась и зашагала, не оборачиваясь.

Банька или «с легким паром!»

По вечерам, в основном перед выходными днями, в бане, что находилась на малом лугу, у реки, можно было увидеть компанию, во главе которой был Окунь и Милак, иногда заезжал Давыдов. С ними были бабы лёгкого поведения, о которых недавно упоминалось, красиво разодетые, в расписных шляпах. Это Акулина и Римма, они стали завсегдатаями и разгульными шлюхами времен войны, с ними была еще и Нина Гаврилова.

Милак играл на гармошке песню: «В роще калина, темно, не видно, соловушки не поют». Девицы стали подпевать и весело шутить. Люди, проходившие мимо, осуждающе посматривали в их сторону, но эти дамы не обращали никакого внимания на людей. Полицаи несли с собой выпивку, закуску. Над баней чуть не до утра струился пар и слышался шум и веселье.

От дома деда Гриши баня была недалеко, до него доносились эти грязные гулянки, было противно и гадко на душе. Ложась спать, он приговаривал:

– За неделю наделают поганых, гадких дел, над людьми поиздеваются, а потом идут в баню и отмываются, ублажаются с проститутками. Всему свое время, все когда-то кончается…Да ладно, надо спать.

Однажды на эту тему у него был разговор с партизаном Колей. Дед Гриша рассказал ему о том, что Окунь каждую неделю устраивает веселухи с бабами и развлечениями, надоело это слышать.

Николай, долго не размышляя, предложил:

– Может, устроить им засаду, да подпалить эту баньку?

– Но все нужно продумать, немцы не простят нам, если узнают, всех расстреляют или повесят, – предостерег дед Гриша Николая.

И в эту же ночь Коля и один его друг, тоже из партизан, придя в деревню, услышали, что в бане идет крутая тусовка полицаев. В окнах мерцал свет от лампы, играла заливисто гармонь удалая, был слышен смех и веселье.

Коля и Андрей были на лыжах, они шли из отряда, мела поземка и быстро заметала их следы. Они решили попугать эту компанию в бане и наделать переполоху, подурачиться.

«Как хочется пришить их всех, прямо здесь в бане!» – воскликнул Коля, но он помнил обещание, которое дал деду, – «Нужно действовать осторожно и не подвергать местное население опасности».

Они осмотрелись. «Должна быть охрана», – подумали партизаны, – «Не может быть, чтобы они были без охраны, время – то военное». И тут они увидели человека, который вышагивал вокруг бани, в руках у него было ружье, а рядом собака. Приглядевшись, Коля признал в нем деда Сибиля:

– Вот так охранник!

По натуре, дед был трусоват, да и ленив, и, вероятно, пошел охранять не по доброй воле, заставили. Улучив момент, когда дед был к ним спиной, Коля рванулся на лыжах за дедом. Собака почувствовала чужих рядом, стала лаять, но, увидев незнакомых людей в белом одеянии, вырвала поводок из рук деда и убежала. Дед схватил берданку и закричал: «Стой, стрелять буду!» – и стал оглядываться.

Коля посмотрел ему в лицо:

– В кого ты собираешься стрелять? А ну-ка убери свое ружье, я тебе стрельну, старый хрен. У меня автомат, как видишь, если я сейчас нажму на курок, ты в момент унесешься на тот свет.

Дед Сибиль узнал Колю сразу и залепетал:

– Да я с твоим батькой…

Но Коля не дал ему договорить, времени было мало:

– Как же ты, дед, оказался в охранниках у полицаев, продался им?

– Окунь заставил меня силой, а не то, сказал, что прикончит…

Коля оборвал его:

– Ладно, дед, ты иди подальше отсюда, а мы им нервишки пощекочем, парку подбросим.

Сибиль взмолился:

– Коля, не убивай их, они ведь ублюдки, порешат потом и меня и мою семью.

– Ничего, дед, скажешь потом, что тебя прижали, что ты от испуга наложил в штаны и пошел переодевать.

Коля махнул рукой Андрею и тот прибежал к нему. Они приблизились к бане, прислушались, лилась вода, были слышны голоса и вздохи. В это время Коля поднял дуло автомата и нажал на курок. Раздалась автоматная очередь, пули выхватили щепки из крыши, послышался грохот. В бане сразу погас свет и раздался истошный женский крик, кто-то грохнулся в темноте на пол.

– Сволочи, если бы не мое обещание, я бы прикончил вас здесь, – сказал Николай, – но пока не могу, не время еще. Все будет, но в свое время.

Он махнул Андрею, что пора уходить, они быстро встали на лыжи и побежали в лес.

Дед, завидев, что партизаны скрылись, побежал к бане, на ходу пальнув из берданки в воздух. Открыл дверь в предбанник и крикнул:

– Вась, вы живы?

Окунь выскочил в преисподней одежде и, увидев деда Сибиля, заорал:

– Ну что, охранник хренов, рассказывай, кто это был с автоматом и почему ты первым не стрелял.

– Да они меня прищучили, связали руки, я не успел.

Дверь тем временем открылась и в предбанник одна за одной, вывалились девки, поправляя на ходу, застегивая юбки.

– И где же, дед, собака сторожевая? Наверное, на блядки убежала? – подковырнула деда Акулина.

– Вся в тебя, молчи, прошмандовка, – заорал Васька Окунь на Акулину.

Вышел Милак с Риммой:

– Да, собака такая, что даже не тявкнула, ну и охрана у нас, чуть всех не перестреляли.

– Молитесь богу, что живы остались, валите отсюда, чтобы я вас не видел здесь долго, – рявкнул разъяренный Васька Окунь.

– Что-то ты, Вася, такой грубый, неласковый стал, а сперва был обходительный.