Проводник сделал еще один большой глоток, вытянул ноги в сапогах и окунул их в воду, взбаламутив гладкую поверхность.
Он повернулся к фотографу и спокойным, невыразительным тоном поведал, как ровно пятнадцать лет назад подъехала большая черная машина и двое мужчин постучали в дверь.
– Они втолкнули меня в комнату и без долгих разговоров сунули под нос чемоданчик с деньгами. «Нам нужна твоя земля, твой лес, твоя река, и мы не торгуемся!» – сказали они. Я послал негодяев к такой-то матери, и тогда появились другие. Они держали за волосы моих мальчиков и тащили их за собой. Никогда не забуду черные кожаные перчатки на руках у тех скотов! Я подписал бумаги, и нам дали сутки на сборы. За ночь мы упаковали, что успели, и я загрузил машину. Марочка была на седьмом месяце, и я просил ее не волноваться, но… Она негодовала, проклинала бандитов, призывала на их голову гнев Господень. Мы ехали по шоссе М-7[27] – тогда оно было совсем не таким, как сейчас.
Водка сделала свое дело: язык у проводника заплетался, мысли путались.
– Мне иногда кажется, что мерзавцы умеют проходить сквозь время. Коммунисты, капиталисты… Все врут одинаково. Манипулируют людьми, устраняют строптивых. Убивают. Мара подгоняла меня, твердила: «Быстрей, быстрей!» А потом вдруг крикнула: «Стой! Остановись!» – сползла с сиденья и закричала от боли.
Анатолий одним большим глотком допил водку и закончил свой рассказ.
– Я держал жену на руках до ее последнего вздоха. Дочка родилась мертвой.
Проводник встал, шатаясь побрел к воде, дошел до глубины и окунулся с головой. Бертран даже испугаться не успел – Анатолий уже вынырнул.
– Теперь ты знаешь, почему я согласился ехать с тобой. Хотел, чтобы ты запечатлел мою Россию. Нашу с Марочкой родину. Она бы со стыда сгорела, если бы увидела торговый центр, который «возвели» на нашей земле.
Бертран протянул руку, чтобы вытащить русского на берег.
– Они и речку убили…
Анатолий откинул голову и издал долгий вопль – то ли бессилия, то ли отчаяния.
Он не мог объяснить французскому чужаку, что его душу много лет терзает одна и та же мысль. Как бы все повернулось, умей он менять ход событий? Может, лучше было никогда не встречать Мару?
Господи, я был так счастлив с ней!
10
Когда Бертран вернулся во Францию, Лола находилась в двадцати километрах от него, но оба понятия об этом не имели. Она надзирала за переездом, провела несколько дней с матерью и Эльзой и уехала во Франкфурт. Я больше не хочу подниматься на борт самолета, никогда. Я уезжаю, чтобы быть подальше от него.
Предчувствие, посетившее Бертрана на берегу русской реки, подтвердилось. На этот раз возвращение домой обещало быть тяжелым. Он разрывался между печатью фотографий и рабочими встречами, писал тексты, плохо спал и ходил в гости – без Дафны. Ел дома, и семейные застолья получались вполне мирными.
Во вторник вечером к ужину приехал Ксавье с подружкой: Дженнифер за много лет проторила дорожку в их дом. Она подавала еду, ходила из комнаты в кухню и обратно, открывала шкафы. Говорила мало – ей хватало работы в колледже, где она преподавала литературу не слишком внимательным и заинтересованным ученикам.
Зато Ксавье практически не закрывал рта, но вещал только о медицине, о том, каких пациентов принял на неделе. Флоранс любовалась сыном, Бертран это видел, заметил и Ксавье и скомандовал:
– Ладно, теперь ты расскажи, что тебя больше всего удивило у русских?
– Количество небольших деревенек. Там никогда не бываешь один.
– Даже в лесной чаще?
– Она живая.
– Густонаселенная?
– Нет, именно живая. Как и вся страна. Дома дымятся. То есть трубы. Люди довольно много курят. Деревья в садах удобряют золой.
– Пахнет, когда гуляешь?
– Иногда очень сильно и едко. Обязательно упомяну об этом в тексте – фотографии, боюсь, будут недостаточно выразительными.
– Получается, я была права, подтолкнув тебя к русскому проекту? – спросила Флоранс.
Бертран кивнул, едва заметно поморщившись: слова матери пробудили воспоминания, которые ему не хотелось тревожить. Он улыбнулся, мать не отвела глаз, а Дженнифер вспомнила описание из «Утра помещика»[28] – «Изба была тщательно покрыта соломой с барского гумна и срублена из свежего светло-серого осинового леса (тоже из барского заказа), с двумя выкрашенными красными ставнями у окон и крылечком с навесом и с затейливыми, вырезанными из тесин перильцами»[29].
– Есть и такие, – подтвердил Бертран, только крыши кроют дранкой, тесом, а чаще всего листовым железом. Фасады с тремя окнами – «на счастье». У каждой деревни свой стиль, своя цветовая гамма – или полное отсутствие цвета. Встречаются очень гармоничные места. Но не везде.
Молодой человек пообещал после ужина показать фотографии. Поговорили об архитектуре, рецептах, немного о нестабильных молекулах[30], потом стали сравнивать две культуры и неминуемо сползли в повседневность. Бертрану не хотелось говорить про обыденное, он собрал грязные тарелки и отнес их на кухню, а потом весь остаток вечера старательно избегал взгляда матери.
– Надолго останешься в этот раз? – спросила Дженнифер.
– На два-три месяца. На два. Потом вернусь в Африку.
В комнате установилась тишина, мысли и чайные ложечки зависли в воздухе.
– Почему ты ничего не сказал?! – возмутилась Флоранс.
– Так скоро! – воскликнул Ксавье.
– Хочешь сбежать от зимы? – поинтересовалась Дженнифер.
Просто сбежать. Потому что быть во Франции, рядом с Лолой, и не знать, где она, пытка.
Он лучезарно улыбнулся и подтвердил, что предпочитает жару, а кроме того, только что позвонили из GEO и сообщили, что его идея «портретной галереи» величайших озер мира одобрена.
– Азиатских снимков у меня достаточно.
– Специальный номер? – спросил Ксавье.
– Угу…
– Браво.
– Да-да, поздравляем, – хором подхватили отец, мать и Дженнифер.
Мгновение спустя Марк спросил:
– Почему ты не поделился с нами?
– Это была всего лишь идея, смутная и сырая.
– Нам хочется быть в курсе, – вмешалась Флоранс, – а то начинает казаться, что ты только и делаешь, что открываешь и закрываешь дверь этого дома.
Бертран понял скрытый смысл слов матери, но решил объяснить «не раздраженным» тоном:
– Этот контракт – редкостная удача, и я должен кланяться в ножки GEO за одобрение проекта.
Снова повисла пауза, во время которой все его мысли были заняты беременной Лолой. Он почувствовал взгляд матери, поднял голову и сказал очень громко – наверное, сам хотел услышать, как это прозвучит:
– Моя профессия не предполагает ни оседлой жизни, ни создания семьи.
Флоранс Жианелли промолчала, но отметила для себя тон, слова и идеи сына. Она как бы между прочим заметила, что Дафна поздравила ее с днем рождения и спрашивала о нем.
– Мы встречались один раз, так что
