обитала и там и там, добавив, что, в общем, это «в пещерах», хотя я не понял, что он имел в виду. Затем он сказал, что был очень рад, что встретил нас, и битва с Резу была великолепным спектаклем, который он с удовольствием будет вспоминать до конца жизни. И он попросил меня о подарке на память. Я подарил ему запасную ручку в маленькой немецкой серебряной коробочке, которая ему очень понравилась. Таким образом я расстался со старым Билали, о котором я всегда потом вспоминал с каким-то странным чувством симпатии.

Я заметил, что, несмотря на хорошее отношение, он решительно избегает встреч с Умслопогасом, видимо побаиваясь, что тот может осуществить свои угрозы и познакомить его со своим ужасным топором.

Немного позднее мы отправились в путь. Некоторые из нас были на носилках, включая раненых зулусов, поскольку я настоял на том, чтобы их несли день-два, другие были на ногах. Инес несли впереди меня, чтобы мне удобнее было следить за ней. Более того, я поручил ее особым заботам Ханса, которому она, к счастью, симпатизировала, может быть, потому, что смутно помнила, что когда-то знала его и он был добр к ней, хотя, когда они встретились после ее долгого сна, как и в случае со мной, она сначала не узнала его.

Вскоре, однако, они стали близкими друзьями, да так, что в течение пары дней Ханс оказался для нее кем-то вроде служанки, предупреждая каждое ее желание, присматривая за ней, как приглядывает нянька за ребенком. В результате Инес стала зависеть от него, называя «своей обезьянкой», а он очень полюбил ее.

Проблема возникла всего один раз, когда, услышав шум, я вышел и увидел Ханса, разгневанного до ужаса и угрожающего застрелить одного из зулусов, который, по глупости или случайно, постучал в паланкин Инес и почти открыл его. В остальном леди Печальные Глаза, как называли ее зулусы, на время стала леди Веселые Глаза, потому что смеялась, пела и играла, как и должен вести себя здоровый ребенок.

Лишь однажды я увидел ее огорченной и рыдающей. Это случилось тогда, когда котенок, которого она взяла с собой, внезапно выпрыгнул из носилок и исчез в чаще и его не смогли найти. Но и тогда она быстро успокоилась, и ее слезы высохли, когда Ханс объяснил ей на смеси плохого английского и еще худшего португальского, что он убежал, потому что хотел вернуться к своей матери, по которой сильно скучал, и было жестоко разлучать его с ней.

Мы хорошо продвинулись вперед и к вечеру первого дня уже были у подножия вулкана, который высился над великой долиной Кора, и быстро расположились в пещере на его внешней стороне, где и разбили на ночь лагерь.

Как я уже упоминал, недалеко от этого места стояла достаточно любопытная остроконечная горка, очевидно сложенная из лавы, которая оставалась здесь на протяжении миллионов лет. Утес был высотой около пятидесяти футов и такой гладкий, словно отшлифован руками человека. Я вспомнил: то ли Ханс, то ли Умслопогас говорили, когда мы шли здесь в первый раз, что здесь стоит колонна, на которую не может взобраться даже обезьяна.

Когда мы проходили во второй раз, солнце уже скрылось за западным холмом, но один его сильный луч проник сквозь грозовое небо, которое нависало над нами, отражая свет, который падал как раз в центр похожей на обелиск горы.

В этот момент я вышел из своих носилок и шел с Умслопогасом в самом конце процессии, чтобы удостовериться, что никто не отстанет в темноте. Когда мы проходили в сорока или пятидесяти ярдах от скалы, что-то заставило Умслопогаса обернуться. Он издал восклицание, после которого я оглянулся по его примеру и увидел удивительное явление. На вершине горы стояла, как святой Симеон на своем знаменитом столпе, Айша! Она мерцала в лучах заходящего солнца, как будто горела на костре!

Это было странное и величественное зрелище, потому что, оказавшись между небом и землей, она представлялась скорее ангелом, чем женщиной. На ней был сфокусирован яркий свет, так что мы могли видеть каждую деталь ее лица и одежды, потому что вуаль была снята: огромные глаза, которые смотрели поверх нас (в этот момент они были очень нежными), и маленькие золотые застежки, которые блестели на ее сандалиях, и блеск пояса из змеиной кожи, который обвивал ее талию.

Мы смотрели и смотрели, пока я не пробормотал:

– Посмотри, Умслопогас, как нас обманул Билали. Он ведь говорил, что Та, чье слово закон, отправилась из Кора к себе домой.

– Может быть, эта скала и есть ее дом. Если она вообще есть, Макумазан.

– Как же ее нет? – ответил я с раздражением, потому что очень нервничал. – Не говори глупостей, Умслопогас, где еще она может быть, если мы видели ее своими глазами?

– Кто я такой, чтобы знать дороги ведьм, которые, подобно ветрам, могут передвигаться? Может ли женщина взобраться на стену, как ящерица, Макумазан?