был вынужден последовать моему примеру – я редко видел это раньше – и, усевшись в самую мелкую часть ванны, побрызгал себя водой.

Затем мы вернулись домой, где нас ждал замечательный завтрак, который принесли нам высокие молчаливые женщины. Они рассматривали нас краешком глаза, но не проронили ни слова.

Вскоре после того, как я закончил есть, снова появился исчезнувший было Билали и сказал, что Та, чье слово закон, желает меня увидеть, чтобы поговорить. И я должен пойти к ней один.

Навестив раненых, которые, казалось, шли на поправку, я отправился в гости, сопровождаемый Хансом с его ружьем, прихватив с собой лишь револьвер. Робертсон хотел составить мне компанию, потому что не горел желанием остаться наедине с зулусами в этом странном месте, но Билали не позволил ему. Когда тот начал настаивать, два огромных охранника вышли вперед и угрожающе скрестили свои копья перед ним. К счастью, капитан отступил и ушел в дом.

По той же тропинке, что и прошлой ночью, мы выбрались к разрушенной улице. Она была лишь воспоминанием о том, что когда-то считалось великим городом. Мы подошли к довольно большому сводчатому проходу, утопающему в зарослях. По запаху и цвету я узнал желтофиоль; также здесь росли лук-порей и камнеломка.

Ханса остановили охранники, и Билали объяснил ему, что он должен дожидаться моего возвращения, чему тот с неохотой повиновался.

Я зашел в узкий проход, сопровождаемый молчаливыми как статуи охранниками, и приблизился к занавескам в конце коридора. По знаку Билали, который не был расположен говорить в таком месте, я остановился и стал ждать.

Несколько минут я стоял перед занавесками, пока какая-то сила вроде электричества, разлитого в воздухе, не пронзила мои кости. Возможно, я был сильно возбужден и поэтому воспринимал все слишком обостренно. Я был уже готов к тому, чтобы спросить своего сопровождающего, почему он не объявляет о нашем приходе, а стоит здесь, как свинья перед закланием, да еще с глазами, закрытыми как будто при молитве или медитации, как вдруг занавески дрогнули и как из-под земли возникла одна из тех высоких женщин, которых мы видели прошлой ночью. Она некоторое время изучающе смотрела на нас, затем дважды взмахнула рукой – один раз вперед, второй раз по направлению к Билали, как бы давая ему знак уходить. Он тут же удалился довольно быстро, а женщина поклонилась мне, приглашая следовать за ней.

Я повиновался, прошел сквозь толстые занавески, которые она открывала передо мной, и вскоре обнаружил, что стою в той же покрытой крышей комнате со скульптурами, в которой мы уже побывали. Только сейчас в ней не было ламп, поскольку свет проникал из невидимого отверстия над нами и падал на помост, а также на ту, которая сидела на этом помосте.

Да, это была сама королева, в своих белых одеждах и вуали. Она была центром небольшого круга света. Удивительное зрелище, потому что в ней было нечто не от мира сего, что-то, что восхищало и пугало меня одновременно. Она сидела так же, как статуя, над которой не властно время, а рядом с ней, еще более молчаливые, стояли две стройные женщины, вероятно ее служанки.

В воздухе витал какой-то слабый сладкий аромат, который действовал на меня как гашиш. Мне кажется, что он исходил прямо от нее или от ее одежды, потому что я не видел зажженных свечей. Она не произнесла ни слова, хотя я чувствовал, что она приглашает меня подойти к ней поближе, и двинулся к ней. Я шел до тех пор, пока не наткнулся на резное кресло, которое стояло как раз под помостом, затем сел без разрешения.

Айша долго рассматривала меня, ее взгляд скользил по мне от головы до ног, казалось, что она смотрит сквозь меня, как будто хочет разглядеть самую суть. Затем она ожила, взмахнув обеими руками какими-то плавающими движениями, и женщины справа и слева от нее ушли, словно растворились в воздухе.

– Садись, Аллан, – сказала она. – И давай поговорим, потому что я думаю, что нам есть что сказать друг другу. Хорошо ли ты спал? И как поел – хотя я думаю, что еда была слишком грубой. Была ли приготовлена для тебя ванна?

– Да, Айша, – ответил я сразу на все три вопроса, добавив, поскольку не знал, что еще сказать: – Мне кажется, что я побывал в очень древней купальне.

– Когда я видела ее в последний раз, – промолвила Айша, – она была достаточно хороша, статуи, украшавшие ее, созданы скульптором, который видел красоту в своих мечтах. Но за две тысячи лет или больше – время сильно все разрушает, – без сомнения, все в этом мертвом месте превратилось в руины.

Я закашлялся, чтобы скрыть возглас недоверия, который готов был сорваться с моих губ, и ответил вежливо, что две тысячи лет – это, конечно, большой срок.

– Когда ты говоришь одно, Аллан, а думаешь другое, твой арабский не в силах помочь тебе, он даже более слабый, чем обычно, и не может