мексиканцы увидели, что гамбусино бросил ружье и кинулся к склонившейся ветви описанного нами дерева. С ловкостью обезьяны он схватился за нее и очутился наверху, между тем как оба медведя с разбегу пронеслись под ним по крутому краю утеса и рухнули вниз.
Раздался взрыв восторга. В одно мгновение Педро Висенте соскочил с дерева и наклонился за своим оружием.
Спустя минуту мексиканцы, подавшись вперед, смотрели вместе с гамбусино на дно пропасти.
К их величайшему удивлению, оба чудовища, хотя и раненные пулями гамбусино, были только оглушены своим странным падением. Они отряхивались внизу откоса, как промокшие собаки. Потеряв под ногами почву, они упали навзничь, свернув, как ежи, голову между передними лапами, и в виде огромных клубков, почти невредимыми скатились кубарем вдоль края утеса. Очутившись внизу, они встали на ноги, поводя головой, как бы намереваясь снова начать тот путь, который они только что прошли не по своей воле.
Пораженные мексиканцы стояли перед Педро Висенте; дон Эстеван энергично пожимал его руку, а тот, повернувшись к равнине, лукаво заговорил:
– Внимание! Спектакль еще только начинается, и нам, пожалуй, нескоро еще придется увидеть конец его. Смотрите, – прибавил он, указывая пальцем на обоих медведей, – смотрите, сеньоры: эти шутники, едва оправившись от падения, уже чуют свежее мясо, – если только так может быть названо мясо дикарей, – и идут искать пищи в стан койотов.
Действительно, оба медведя, окончательно разъяренные, увидев стан индейцев, бросились туда и в мгновение ока пролетели разделявшее их расстояние.
Солнце, быстро склонявшееся к горизонту, мало-помалу угасало и наконец скрылось в разом наступившей ночи. Осажденные увидели лишь начало последовавшей сцены. И только по многочисленным в течение по крайней мере четверти часа непрерывным выстрелам внизу и по испуганным возгласам и крикам, смешанным со страшным ревом, они угадывали ход совершавшейся у подножия горы драмы.
Когда все стихло, они направились к бивуаку, где всю ночь шли толки о подвиге гамбусино.
Дон Эстеван осмотрел, по своему обыкновению, караулы. Спустя несколько минут наступила такая тишина, что никто бы не сказал, что на горе и в этой пустыне обитали люди, готовые по первому знаку кинуться друг на друга.
Педро Висенте, засыпая, думал о том, что медведи, должно быть, сослужили хорошую службу и что, наверное, они уложили, по крайней мере, с полдюжины индейцев.
Глава XIV
Тяжкий жребий
На другой день, с раннего утра, мексиканцы снова пустились в путь для окончания начатых розысков. Речь шла о том, чтобы, с одной стороны, убедиться, что возвышенность свободна от всяких опасных гостей, с другой же – навести справки о какой-нибудь помощи, которая могла бы представиться в случае вынужденного долгого пребывания в осаде.
Как и всегда, отрядом командовали дон Эстеван, Генри Тресиллиан и гамбусино.
Последний, с виду беспечный, на самом же деле зорко следивший за всем окружающим, старался если не ободрить не подверженного никаким страхам дона Эстевана, то внушить ему некоторую надежду.
С обычной своей проницательностью он заметил, что время от времени признанный начальник рудокопов, превратившихся в осажденных солдат, бросал безутешные взгляды в направлении палатки, где были сеньора Вилланева и ее дочь.
Не страшась ничего, готовый ко всему, что бы ни случилось, Эстеван Вилланева терял свое обычное спокойствие при мысли о жене и дочери Гертруде и о страшной участи, быть может, ожидавшей их в более или менее близком будущем, если не удастся ускользнуть от осаждающих.
Гамбусино старался ободрить его, указывая на те средства, которые помогут им еще долго продержаться.
На Затерявшейся горе оставалось много дичи и растительности, начиная со знаменитого мескаля, качества которого были известны Педро, и кончая различными сортами мескита, в длинных обвисших стручках которого содержались легко растиравшиеся зерна, годные для приготовления хлеба или приятных на вкус и питательных лепешек, не говоря уже о ядрах еловых шишек, которыми в жареном виде пренебрегать тоже не следовало.
