Оставалось только гадать. Покружившись по берегу ручья в поисках следов, гаучо вернулся к месту переправы.

– По-моему, можно спокойно продолжать путь берегом Пилькомайо. Я знаю местность миль на девяносто в окружности. Примерно в сорока милях река делает излучину; помнится, там древняя индейская тропа отступает от реки и пересекает мыс. Несомненно, краснокожие держались именно этого пути. Тропа широкая, удобная: индейцы постоянно по ней ездят. К тому же мыс покрыт солончаками, и там, пожалуй, нет такой отчаянной грязи. Кто знает, может, мы найдем следы этих разбойников.

Чиприано и Людвиг, разумеется, не возражали, и все трое поскакали дальше. Теперь им не приходилось задерживаться, рассматривая следы, и всадники во всю прыть погнали лошадей. Единственной помехой на пути были ручейки, впадавшие в Пилькомайо. Все они были настолько мелки, что лошади свободно переходили их вброд; но наконец всадники подъехали к глубокой и широкой речке с такими обрывистыми берегами, что переправа оказалась невозможной. То была одна из тех речек, называемых «риачо» и напоминавших луизианские «байу», которые наполняются водой лишь в дождливое время года, а жарким летом совершенно пересыхают.

С первого взгляда Гаспар понял, что перейти речку вброд не удастся. Оставалось только пуститься вплавь. Подобно всем пампасским лошадям, кони наших путников плавали не хуже выдры. Затруднение заключалось не в этом: берега речки были настолько круты, что лошади, очутившись в воде, не выберутся на сушу. Каменистые отвесные берега футов в шесть вышиной обрывались прямо в воду; нигде ни уступа, ни подъема; речка бурная и глубокая…

– Каррамба! – воскликнул гаучо. – Здесь не переправишься…

– Так где ж? – нетерпеливо спросил Чиприано.

– Невдалеке есть, кажется, брод, – ответил Гаспар. – Но, хоть убейте, не вспомню, где он. Эта проклятая тормента так спутала все карты, что ничего не разберешь… Дайте-ка осмотреться, – продолжал он, вглядываясь вдаль. – Этот брод должен быть выше… Ах да, вспоминаю – около него росло высокое дерево – квебраха[34]… Ага, вот и оно. И ветка с левой стороны сломана. Видите?

Всмотревшись, юноши заметили крону одинокого дерева со сломанным суком. До этого дерева было около двух миль, но и на таком расстоянии было сразу видно, что это квебраха (сокращенное quebra-hacha, или «сломай-топор»): так прозвано это дерево за его твердость и тяжесть его древесины.

– Вброд ли, вплавь ли, – сказал Гаспар, – но около этого дерева мы переправимся через риачо. Вперед, сеньорито!

И не теряя попусту слов, путники повернули лошадей и поскакали к квебрахе.

Путешественники медленно продвигались к дереву, служившему им путеводной вехой.

Наконец, выбравшись на возвышенность, поехали быстрей, уже не опасаясь увязнуть в болоте.

– Мы легко перешли бы ручей вброд, – заметил Гаспар, – если бы не проклятый ураган. Вода не доходила нам до стремени, когда мы проезжали здесь полгода назад с несчастным Гальбергером. Сейчас нам придется пуститься вплавь. Ничего! Положимся на лошадей. Берега пологие, и мы не рискуем свалиться в поток. Здесь проходит индейская тропа.

Спутники слушали болтовню Гаспара.

– Каррамба! Я совсем позабыл.

– Что такое?

– Да здесь-то и можно выяснить, держимся ли мы правильного пути. Если краснокожие ехали к реке и переправились через приток, то должны сохраниться следы переправы. Мы сейчас их увидим.

Они доехали до квебрахи. Гаспар спешился, предложив спутникам последовать его примеру. Снова увидели приток и спуск, окаймленный мелким кустарником.

У брода расхаживала целая стая длинноногих белоснежных птиц с длинными черными клювами, голой шеей и красными зобами. Путешественники узнали в них «журавлей-солдат», обязанных своей кличкой красным шеям, похожим на воротники аргентинских пехотинцев.

– Браво! – с довольным видом воскликнул гаучо, рассматривая птиц. – Нам не придется выкупаться. Посмотрите: птицы едва замочили себе ноги; там, где прошел журавль, переберется, конечно, лошадь. Прекрасный брод!