Уже когда я собрался в дорогу, мне написал доктор Калькбреннер, что офицер, с которым Эмилия сбежала, покинул ее на произвол судьбы. Не имея средств к существованию, она оказалась в публичном доме. Узнав, какие издевательства и мучения она испытала перед смертью, я утратил покой, поклявшись, что отомщу ее обидчикам. Посему это известие моего решения не изменило – я отправился во Львов. И все эти дни, что я жил здесь, я думал только об убийцах. Я жил местью и ненавистью.
Поскольку я окончил Падуанский университет, то попросился на практику к пану доктору Мартину Айреру, о котором слышал много хорошего.
Воспользовавшись тем, что доктор Айрер и Иоганн Калькбреннер и сами пытались выследить убийц, я внимательно прислушивался к каждому свежему известию. Так крупинка за крупинкой я собирал сведения о тех, кто был на охоте, где со всей жестокостью убили мою бедную сестру. В ящике у доктора Айрера я наткнулся на полный список убийц, который составил доктор Калькбреннер. Там не было только одного имени. Но я узнал его уже сам.
Я понимаю, что граждане Львова не испытывают никакого сожаления или сочувствия к судьбе заблудшей души – моей сестры. Но она тоже, как и вы, была человеком, а не насекомым, которое любой может раздавить. А те, которые издевались над ней неестественным и зверским образом, людьми не были.
Поэтому мне оставалось одно: ждать подходящего случая. И он наступил во время последнего карнавала.
Я надел маску совы, выследил и убил всех насильников одного за другим в честном поединке, Господь Бог мне свидетель, пробив каждому из них глотку так, что лезвие шпаги выходило на затылке. Этому редкому удару я научился еще в Падуе, в течение нескольких лет посещая школу фехтования. Здесь, в Львове, я нарочно делал вид, что владею шпагой как начинающий.
У каждого из убитых я отрезал кончик языка, и эти доказательства моей и только моей вины прилагаю к письму. Это письмо я пишу в последнюю мою ночь во Львове. Утром я, переодевшись извозчиком, буду ждать пана Зилькевича, последнего, кто глумился над моей сестрой. Доказательство его участия в надругательстве находится в аптеке «Под Крылатым Оленем». После я сяду на корабль и навсегда покину этот город.
Пусть Господь мне будет судьей, но там, где не действует закон, действует месть и закон крови. Меч возмездия рано или поздно настигнет каждого.
Доктор Мартин Айрер не знал ничего ни о моих планах, ни о моих поступках. Тщательно все спланировав, я решил не затягивать своей мести и исполнить приговор моего сердца в кратчайшие сроки. Надеюсь, что и последний из насильников понесет заслуженную кару.
Свидетельство это я, с добрыми помыслами составив и рукой своей собственной написав, перед всем честным людом представляю и открыто чиню.
И пусть Господь мне будет судьей за все мои поступки грешные, за которые я готов принять покаяние от Сына Его Единородного, Господа нашего Иисуса Христа, сидящего одесную Отца, что придет со славою судить живых и мертвых, его же Царствию несть конца».
С этими словами Зиморович открыл перед глазами судьи коробочку, тот заглянул в нее и, скривившись, передал ее лавникам. Он ждал, что те сами решат, что делать, но они только пожимали плечами, передавая коробочку из рук в руки, и передергивали плечами, откровенно полагаясь на него. Тогда судья осмелел и произнес:
– Именем закона нашего магдебургского я, Стефан Рогач, судья магистратский, объявляю: доктор Мартин Айрер, гражданин королевского города Львова, освобождается от всех обвинений в убийствах! И никто не смеет никогда упрекать его в том, чего он не совершал.
Каспер стал развязывать Лукаша, еще когда письмо не было дочитано, но уже было понятно, каким может быть решение. Поэтому свое помилование аптекарь выслушал стоя, внимательно прислушиваясь к своему умопомрачительному состоянию и думая, что было бы совершенно несправедливо именно сейчас свалиться под действием яда.
– От себя добавлю, пан доктор, – продолжил судья, – что вам стоит тщательнее выбирать учеников.
На удивление, толпе, которая, казалось, горячо ждала смертного приговора, помилование тоже пришлось по вкусу, и она встретила его аплодисментами и довольными возгласами. Единственный, кто не разделял этой радости, был Грозваер. Он протиснулся к Лукашу и прошипел ему на ухо так, чтобы никто сторонний не услышал: «Вам удалось обмануть целый город, но не меня. И мы еще сочтемся!» Лишь в эту минуту Лукаш, смотря на Грозваера, вспомнил о показаниях убийц, которые подстерегали их с Мартином. Но после пережитых душевных мук эта угроза выветрилась так же быстро, как и была озвучена. На Рынке аптекаря приветствовали уже целые толпы, ему едва удалось пробиться к Айзеку и Руте.
– Пан доктор, – радовался Айзек, – я страшно за вас переживал, ведь перспектива оказаться снова безработным и ночевать под мостом меня не радовала. Поэтому я обратился за помощью к ребе Мейеру, который дал ценные советы пану Зиморовичу. Они, правда, не помогли, зато помогла его подсказка, что нам делать с тем таинственным письмом. Но я вам об этом позже в деталях расскажу. Потому что вот и пан Калькбреннер, и Франц не дадут соврать, как мы все за вас волновались. А особенно Рута. Если бы не она, вам пришлось бы таки повиснуть на четырех сваях. Это она раздобыла письмо от Юлианы и передала его через Стася. Иди сюда, малой! – подозвал он мальчишку. Тот робко подошел.
– Простите, что я не успел забрать сумку из кустов, – сказал малец, смутившись. – Лоренцо мне сказал, чтобы я нашел ее и отнес вам.
– Ничего. Хорошо то, что хорошо кончается, – сказал аптекарь. – Придешь ко мне завтра, я найду для тебя работу.
Мальчишка обрадовался и, перед тем, как убежать, не удержался, чтобы не поцеловать руку Лукашу.
– Удивляет меня одна вещь, – сказал Лукаш, чувствуя, как одолевает его сонливость. – Я выпил от отчаяния отравленное вино, но оно на меня не подействовало.
– И не могло подействовать, – засмеялся Айзек. – Потому что когда Каспер пришел к нам за экстрактом роделии, а мы как раз колдовали над тем
