который преследовал нас все эти дни.
— Кто это? — облизывая пересохшие от волнения губы, спросил Степанов.
— Сестра Лизкина, — ответила женщина. — Ты же хотел поговорить с моим мужем об отъезде на Колыму. Это я вполне могу тебе обеспечить.
— И что надо делать?
— Для начала встретиться.
— Где и во сколько?
— Вот они, — подвигая к себе папку, с улыбкой проговорила Инна. — Очень скоро я буду иметь все, что тогда начал папа. И буду баснословно богатой. Только надо не забывать почаще обращаться в милицию, чтобы отвести подозрения.
— Ясно! — Мастер, отключив сотовый, выматерился. — Придется тебе навестить нашу подружку, — сказал он Гнилому.
— Раз надо, значит, поеду, — усмехнулся тот.
— Торопись, к ней едут люди совета, да и сами директора скоро появятся. Макарыч вычислил Ировских.
— Это уже серьезно. А что ты тянешь? Я же предупреждал, что Макарыч самый башковитый в этой кодле.
— Всему свое время, — неопределенно ответил Мастер и снова посмотрел на часы. Взяв сверток из трех связанных рулонов обоев, положил его в тонкий пластиковый мешок и вышел. Гнилой, сунув за пояс сзади пистолет с глушителем, положил в карман нож-выкидник.
Степанов вышел из подъезда, осмотрелся, быстро подошел к своей машине, сел, вставил ключ зажигания в замок, и тут же его голова дернулась назад. В ветровом стекле появилась маленькая дырочка. На лбу пулевое отверстие заполнялось кровью, а разорванный вышедшей пулей затылок пропитывал кровью подголовник. Во двор двенадцатиэтажного дома въехали три милицейские машины и микроавтобус с омоновцами.
Анна, допив кофе, посмотрела на часы, поднялась и быстро пошла к выходу из кафе.
— Гад, — прошептала она, — строит из себя, сволочь!
— В кафе на Беломорской убита женщина, — услышал дежурный милиционер явно измененный тонкий голос.
— Иду! — Выйдя в прихожую, Инна подошла к двери и посмотрела в глазок. Открыла дверь и, согнувшись, застонала. Ударом ножа сверху — первый удар он нанес в живот — Гнилой всадил лезвие под левую лопатку и толчком отбросил Инну от двери. Выйдя, закрыл дверь и стал неторопливо спускаться по лестнице. В боковом кармане пиджака прозвучал вызов сотового телефона.
— Да? — не останавливаясь, он поднес его к уху.
— Папку не забудь, — услышал он голос Мастера. — В стенке под простынями.
— Понял! — Отключив сотовый, Гнилой вернулся.
Толкнул дверь, она легко открылась.
— Убил, потом нас вызвал, — сплюнул плотный капитан милиции. — Вот гнида поганая! Сейчас, наверное, смотрит и тащится, как дерьмо по Енисею… — Он скользнул взглядом по толпящимся в отдалении людям.
— Ну и выражения у тебя, Ларионов!..
— С кем поведешься, — усмехнулся лысый опер, — от того и наберешься. Порой дома такое ляпнешь, перед женой и детьми стыдно становится. А что этот телефонист где-то тут, вполне возможно. Артист хренов! Скорее всего потому и звонит. Выделывается, паскудина: вот я какой — и жертвам звоню, и вас, ментов поганых, вызываю. И балдею, когда вы умные рожи делаете. На этом его, пса, и брать надо. Своих парней в толпу любопытных сунуть, по взгляду или ухмылке определить можно.
— Здравая мысль, — кивнул подполковник. — Надо будет подготовить ребят. Ну, что там у вас? — обратился он к подошедшему старшему сержанту ДПС.
— Ничего. ОМОН все перекрыл, перехват объявили, но пока пусто.
— Степанова в машине шлепнули, — сообщил Вареников подполковнику. — Группа приехала в момент убийства, можно сказать. Но наши рванули в квартиру, а потом нашли его в машине. Теплый еще был.
— А зачем он убил эту? — спросил капитан.
— Значит, по его мнению, было за что, — отозвался Вареников. — Сестра Елизаветы приехала из Магаданской области. Так что вполне возможно, заказ поступил оттуда.
— Но почему он звонит и вызывает милицию? — негромко спросил лысый опер. — Неужели действительно свое блатное самолюбие тешит? Насколько я знаю, киллер сам за свою жизнь побаивается, когда заказ исполняет. Ведь скольких убирали, а этот…
— Чтобы получить ответы, надо его взять, тогда все и узнаем, — перебил его подполковник.
— Зачем убили Лизкину сестру? — недоуменно спросил Ларин.
— Без понятия, — ответил Макарыч. — Что-то странное происходит. Лизка…
— Сестра Лизки, — перебил Ларин.
— Ах да… Но из-за чего? Никто из наших никогда даже в шутку не заикался о делах с золотом. Так что это вообще непонятное убийство. Может, просто повыделываться решил?…
— Надо искать этих баб, — сказал Ларин, — обеих и выжимать. Лизка не вовремя в дурдом угодила. Но если знали, что она может проболтаться, почему сразу не прикончили? Скорее всего этот стрелок хренов не знает, что на него можно выйти через баб. А если эти бабы не при делах?
— Надо найти обеих, а уж потом выяснять, знают они что-то или нет, — сказал Макарыч. — Скорее всего это Валька Воинова. Она сейчас в Вологде. Ировский туда ездил дважды. И дважды начинали стрелять. Сначала Славку Лапина…
— Лапина не пристрелили, а забили, — поправил Ларин, — и виновных мы знаем. Тех, кто заказал, надеюсь, ты тоже помнишь? — Он усмехнулся.
— К этому вы пришли без меня, — запротестовал Макарыч. — Я здесь не при делах. И не забудьте, что…
— Хватит, — остановил его Ларин, — ты не на суде. Все подумали, что бумаги Петрова у Лапиных, поэтому и хлопнули сначала Славку, а потом Тольку. Правда, с Толькой получилось не совсем так, как мы хотели. Мы заказали, но убил его кто-то другой, и бумаги к нам не попали. Интересно, как там у Инны дела? — Он посмотрел на часы. — Мы правильно сделали, что не поехали. Увидит кто-нибудь, а потом объясняй милиции, что просто навещали жену пропавшего компаньона.
— Менты! — открыв дверцу, буркнул крепкий парень.
Сидевший рядом с водителем Эдуард выматерился и достал сотовый.
— Подумают, что это грабеж, — выбрасывая из стенки на пол постельное белье, бормотал Гнилой. — А мне, например, это как вознаграждение за работу. Рубликов порядком, примерно тысяч двадцать с лишним, баксов почти две тысячи и пачка евро. Драгоценностей прилично. Их я Туркмену сдам. Он и возьмет сразу, и заплатит прилично. Вот…
Гнилой вдруг замер. Несколько раз прозвонил дверной звонок. Выхватив пистолет, Гнилой осторожно подошел к окну. Прикрываясь занавеской, посмотрел вниз.
— Одна у подъезда, — пробормотал он. — Другая под окнами. Менты! Вот суки! — Он передернул
