С девяносто второго года я со всё большим подозрением относился к Борису Ельцину и инициативам его команды. Меня как человека демократических убеждений раздражало, что президент явно стремится к узурпации власти. Каждый его шаг отдавал желанием устранить с политической арены всех, кто думал иначе. В парламенте Ельцин и его люди вызывали отторжение даже не из-за политических заявлений, а спорами о приватизации. Кремль через своих немногочисленных депутатов фактически требовал карт-бланш на проведение приватизации госсобственности без всякого контроля.
Уже летом девяносто третьего после чрезвычайного съезда и провала импичмента президенту депутаты ожидали развязки, поэтому мы даже отменили свои отпуска. Ощущение надвигающейся опасности было у многих: шла активная полемика в печати, громко обсуждали в гостях. Многие еще тогда предполагали, что будет попытка силового разрешения, но в моем круге не было людей, которые искренне верили в возможность активного противоборства с применением оружия.
Да, у нас перед глазами были события девяносто первого, тогда ведь тоже танки были в столице. Но предполагалось, что тот путч нельзя сравнивать с возможной развязкой нынешних отношений между президентом и Верховным Советом. В девяносто первом году восстали люди, которые не имели никакой электоральной легитимности: это были очевидные реликты прошлого, которых никто никуда не избирал. Два года спустя оказалось, что выбранная народом одна ветвь власти легко пойдет против выбранной народом другой ветви власти.
Я был в депутатской группе "Согласие ради прогресса", и многие коллеги оттуда – будущие "яблочники" – называли действия Ельцина страшной неизбежностью. Они считали необходимым всеми средствами остановить красно-коричневых и боялись возвращения в СССР. Мои товарищи не раз спрашивали, что я как человек демократических взглядов делаю в этом красно-коричневом гадюшнике. Но это был мой долг отстаивать демократию в условиях, которые неблагоприятны для демократии. Да, среди защитников Верховного Совета было множество политических хулиганов и безумцев, но все предыдущие годы Ельцин целенаправленно оголял депутатский корпус, когда всех заметных и способных забирал в Администрацию Президента, как, например, Сергея Филатова[33].
Гражданская оборона
21 сентября 1993 года Ельцин указом № 1400 объявил о роспуске парламента и выборах в новый. Конституционный Суд признал указ незаконным. Белый дом взяла в осаду милиция, а его защитники окружили себя баррикадами. Первая линия обороны состояла из ведомственной охраны Верховного Совета. Они остались на стороне депутатов, а потом их также арестовали и, как говорят, избивали и издевались. Потом была линия из вооруженных штатских. Подозреваю, что на определенном этапе им раздали стволы, которые хранились в управлении охраны. Мне это было непонятно, так как я всегда считал, что у парламента только два доступных оружия – трибуна и микрофон. Депутат перестает быть депутатом, когда у него в руках автомат.
До самой Рочдельской улицы, где находится "Трехгорная мануфактура"[34], тянулась нейтральная полоса. С нашей стороны построили импровизированные баррикады из колючей проволоки, арматуры и всякого хлама. Меня поражало, насколько происходящее напоминало события с другой планеты. При этом если идти в сторону Арбата, то там была обычная жизнь, стояли коммерческие ларьки и повседневность чувствовалась во всем. Пахло кровью, пахло гражданской войной, но обществу всё это было абсолютно до фонаря.
Ближе к станции метро "Улица 1905 года" со стороны лояльных Ельцину войск растянули противопехотную спираль Бруно. Там дежурил ОМОН, а за их спинами стояла дивизия Дзержинского[35]. Линию разграничения можно было пересекать, чем мы и пользовались – на грудь вешали депутатские значки, в руки брали побольше агитационных материалов и шли беседовать с военнослужащими, пытаясь переагитировать. Этому никто не препятствовал, и офицеры легко вступали в контакт с нами.
– Да что мы вообще тут делаем? Конечно, нас используют, но мы ведь подчиняемся приказу, – говорили осаждающие.
– Стрелять будете? – неоднократно спрашивал.
– Ни в коем случае! Никогда этого не будет, даже не можем себе представить, как на такое решатся.
Логистика жизнеобеспечения Верховного Совета лежала на депутатских комитетах, обычные граждане свой быт обустраивали самостоятельно. В последние дни депутаты перешли на поочередные ночевки. У меня был кабинет на втором этаже, окна смотрели на стадион "Труд". Свой кабинет скромных размеров я делил еще с одним депутатом. На ночь сдвигали два стола, стелили подручное и так вот засыпали. В здании пропадало электричество, не
