Кожаные сапоги резко скрипнули – Винитар обернулся:
– Ты не дал ему поединка?
– Нет.
Оба тяжело замолчали. Бесполезно было спрашивать Серого Пса, почему он не дал поединка палачу своего рода. Бесполезно было напоминать Винитару, что Людоедом его отца прозвало собственное племя, островные сегваны. Бесполезно было вообще что-то говорить. Кровную месть разговорами не совершают.
– За тобой право, – тихо сказал наконец Волкодав. – При тебе меч…
Его собственный меч висел на стене, в ногах ложа.
Винитар отошел от окна и встал так, чтобы Волкодав мог его видеть.
– Считай, венн, что на этот раз тебе повезло, – проговорил он глухо. – Ты вез ко мне невесту, и Дунгорм утверждает, будто ты не единожды защищал ее от убийц. Те, кто был с тобой у моста, превозносят тебя до небес и в один голос клянутся, что моя невеста была бы сейчас в Препоне или того хуже, если бы не ты. Они говорят, ты до последнего защищал ее и отдал ей свою кольчугу. Честно говоря, Аптахару я верю больше, чем боярину галирадского кнеса. Аптахар меня вырастил. Он хотел смешать с тобой кровь. Я слишком дорого ценю свою честь, чтобы после этого убить тебя, как ты заслуживаешь, хотя бы даже из мести. Поэтому ты будешь есть мой хлеб и уйдешь из моего дома живым. Но ты знай, что мы с тобой еще встретимся.
Он отвернулся от Волкодава и вышел, без стука притворив за собой дверь. Почти сразу дверь снова раскрылась, и в комнату вернулась Эртан. Воительница подсела к Волкодаву и стала поить его молоком через высушенное утиное горлышко, потому что приподнять голову он был не в состоянии. Волкодав брал хлеб левой рукой: правая оказалась сломана, он только сейчас попробовал пошевелить ею и с удивлением обнаружил лубок.
Венн не осилил всего, что пыталась скормить ему Эртан, и девушка размочила остатки хлеба в молоке для Мыша. Жадный зверек пристально следил, как она готовила для него любимое лакомство. Потом нетерпеливо сел ей прямо на руку, перебежал на поднос и окунул мордочку в блюдце.
Прошло три седмицы. За это время у Волкодава не по одному разу побывали все ратники: и сольвенны, и вельхи, и сегваны. Не появлялся только Аптахар, и венн понял, что Винитар все ему рассказал. Волкодав был даже благодарен за это молодому сегвану. Разговор с Аптахаром обещал быть тягостным, ведь он как- никак считал старшину своим другом. До недавнего времени.
Через три седмицы Волкодав, качаясь от слабости и хромая на обе ноги, выбрался во двор замка и впервые как следует огляделся кругом. Эртан и лекарь в один голос внушали ему, что он слишком рано сполз с лавки. Волкодав и не спорил. Просто ему не нравилось в крепости. Все внутренние помещения были сухими и теплыми: одни обогревались очагами или печами, другие – с помощью хитроумно проложенных дымовых труб. Тем не менее отовсюду исходил запах камня, и собачье обоняние Волкодава улавливало его безошибочно. Днем от него еще можно было как-то отвлечься. Но по ночам, когда ничто не беспокоило, венну снились каторжные подземелья.
Не дело жить человеку, нагромоздив у себя над головой тысячи пудов враждебного камня! Совсем не то в доброй веннской избе, которую сложили из неохватных бревен лет этак триста назад, при живых внуках прародителя Пса, и которая еще столько же простоит себе и людям на радость, не нажив ни пятнышка гнили… Там и воздух совсем другой, и Домовые в подполе. Там любая хворь сразу отвяжется. А здесь, того и гляди, от заусенца помрешь.
Замок Стража Северных Врат был искусно врезан в крутой склон. Смелые зодчие частью изваяли его стены прямо в утесах, частью сложили из их же обломков. Надо думать, издали крепость трудновато было различить на фоне громоздящихся скал; она лишь постепенно проявлялась при приближении, вырисовываясь в каменном хаосе строгостью законченных очертаний. Замок господствовал над горным ущельем, – одним из тех считанных, что связывали с внешним миром страну Велимор. Со стен была хорошо видна черная горловина, переходившая, по слухам, в тоннель, миновав который, путник видел над собой небо Потаенной Страны.
По другую сторону, севернее, простиралась всхолмленная равнина. По равнине вилась дорога, исчезавшая в темнохвойной тайге. Было холодно, и лиственные деревья стояли черные и нагие. За то время, пока Волкодав отлеживался на лавке, над крепостью пронеслось несколько бурь, обычных по осени в этих местах. Дождь и бешеный ветер унесли с деревьев все листья, готовые облететь, и безжалостно ободрали все те, что собирались еще повисеть на ветвях. Скоро выпадет снег.
Вдали, у самого горизонта, Волкодаву померещился тусклый блеск воды. Сперва он так и решил – показалось, но затем вспомнил карту. Ремень кармашка, в котором он ее сохранял, перерезал в бою чей-то меч, но кармашек нашли, и Эртан заботливо отчистила от крови и карту, и берестяную книжку. Так вот, если верить карте, севернее крепости в самом деле протекала река. Приток Светыни.
Садись в лодку или на плот и путешествуй до самого Галирада. Если, конечно, не пришибут по дороге какие-нибудь грабители, свившие гнездо у порогов.
Ратники, выжившие в бою у моста, поправились прежде Волкодава. Все, кроме Декши. У парня кончилось лекарство, которым снабжал его Иллад. Рана вновь воспалилась, воспаление перекинулось на другой глаз, и было похоже, что Белоголовому предстояло ослепнуть. Он и теперь уже видел окружающее словно в густом тумане.
– Вот так!.. – пытаясь храбриться, сказал он Волкодаву. – Пойду к Корнышу, булочнику… это мой прежний хозяин… Снова наймусь тесто месить!
Волкодав хотел посоветовать ему сочинять стихи, но передумал: тому, кого Боги наделили поэтическим даром, таких советов не требуется. Однако венн поразмыслил еще немного и передумал снова, вспомнив, как ценят стихотворцы каждую крупицу внимания. И он сказал:
– Ты песни слагай. У тебя очень хорошие песни. От них и хлеб лучше будет. Декша вымучил улыбку:
– Да…
И двинулся прочь, нащупывая пальцами стену. Волкодав, вспомнив, придержал его за руку:
– Ты вот что… когда в город вернемся… у меня друг есть, лекарь еще почище Иллада. Ученый, сто книг прочитал. Если можно будет что сделать, он сделает.
Декша невнятно поблагодарил и ушел, а Волкодав задумался, как сам бы себя повел, доводись ему вот так же медленно и мучительно терять зрение. И в особенности если посреди ставшей уже привычной обреченности вдруг забрезжит призрачная надежда. Венн даже спросил себя, а не зря ли он загодя рассказал Декше про Тилорна. Мало ли что?.. Нет, решил он затем, не зря. Видывали мы таких. Шутят над собственным увечьем и в ус вроде не дуют. А потом вдруг сигают вниз с высокой стены.
Аптахар долго не показывался ему на глаза. Видно, тщательно избегал встреч. Пока наконец они не столкнулись нос к носу на укрытой от ветров лужайке за скалами, куда Волкодав пришел посмотреть, как учились велиморские воины.
Заметив друг друга, оба непроизвольно подались назад и довольно долго молчали. Будь это кто-нибудь другой, не Аптахар, Волкодав бы просто молча ушел, раз и навсегда перестав его замечать. Но с этим человеком его кое-что связывало.
– Дожили! – с горечью сказал Аптахар. – А я с тобой, каторжное мурло, побрататься хотел! Да ты ногтя моего брата не стоишь!..
Волкодав с удивлением услышал, как дрожал его голос. Если бы он не так хорошо знал Аптахара, он подумал бы, что тот едва сдерживал слезы.
– У меня был старый-престарый прадед, – медленно, ощущая, как давит в груди, проговорил венн. – Он уже много лет не поднимался с постели. Кто из вас ударил его копьем? Ты?.. Или твой брат?..
Как бы то ни было, для него уже не могло идти речи о мести. Мстить тому, с кем разговаривал, ел пополам лепешку, вместе проливал кровь? Тому, кто, было дело, за тебя заступался? Которому ты сам спасал жизнь?.. Такому можно только стать чужим. Но не отомстить.
Аптахар пошевелил обрубком руки:
