домой поспешай!

Девочка только кивнула в ответ, хотя наставление показалось ей обидным. Как-никак двенадцатый годок покатил, не маленькая небось! Но матери не перечат. Оленюшка подхватила корзинку и отправилась со двора.

В березняке она увидела крупный след волчьей лапы и удивилась: люди не помнили, чтобы волки когда забредали на буевище. Девочка положила себе рассказать об этом дома и пошла дальше, поглядывая по сторонам.

Соседская большуха, тетка отца, ласково приняла ее, обрадовалась левашу («Как раз мне, беззубой, посасывать…»), щедро отмерила закваски, угостила пирожком и отправила девочку назад.

На сей раз, спеша через одетый осенним золотом лесок, Оленюшка засмотрелась на ширококрылого беркута, вестника Бога Грозы, опустившегося отдохнуть на вершину кряжистого дерева, девочка осторожно подошла, запрокидывая голову. Громадная бурая птица бесстрастно взирала сверху вниз, рассматривая человеческое дитя.

– Здравствуй, батюшка орел, – сказала девочка. – Хочешь, пирожка тебе дам?

Она сунула руку в корзинку, нашаривая угощение, отвела взгляд от древесной вершины и…

Куда подевался знакомый реденький березняк? Вместо прозрачной рощи, которую она знала до последней отметинки на белых стволах, темнела кругом непролазная чащоба. Громоздились, топырили обломки корней поваленные деревья, длинными лохмами свисал седой мох… Всего несколько мгновений назад впереди уже виднелась за лугом крыша общинною дома. А этот лес выглядел так, словно на сто верст вокруг не было человеческого жилья! И над буевищем стоял ясный день, а здесь жутко багровел косматый закат…

Девочка закрыла глаза, потрясла головой, пытаясь разогнать наваждение. Потом посмотрела опять. Чужой лес и не подумал исчезнуть. Она нашарила оберег, приколотый на плечо… не помогло! Угрюмый лес странно молчал, словно ожидая чего-то.

– Батюшка орел… – всхлипнула девочка. Священный беркут снялся с вершины и, неторопливо взмахивая крыльями, поплыл над деревьями к югу.

– Батюшка орел!..

Девочка заплакала и побежала следом за ним.

Колючие ветки хлестали ее по лицу, трепали волосы, цепко хватали одежду. Орел летел медленно, но все-таки постепенно удалялся. Девочка то теряла его из виду за пушистыми вершинами, то вновь обретала… Наконец он скрылся совсем, и она осталась одна.

Теперь она навряд ли сумела бы разыскать даже ту березу, у которой все началось.

Размазывая по лицу слезы, она пробежала еще несколько шагов и очутилась на длинной узкой поляне. Девочка поглядела наземь, высматривая, нет ли где тропинки. И отшатнулась, увидев на пожухлой траве кровь.

Она пугливо прислушалась, но в лесу по-прежнему царила, неподвижная тишина. Девочка осторожно пошла по кровавому следу и через некоторое время наткнулась на большого мертвого волка. Потом еще на одного, волков убил не человек: обоим располосовали горло чьи-то клыки. След же тянулся дальше, и неясное предчувствие велело девочке поспешать.

Она увидела его у края поляны, под склонившимися рябинами. Она сразу узнала его, хотя серого меха не видать было за спекшейся кровью. Могучий серый пес тихо лежал в двух саженях от ручья, к которому, верно, силился доползти, но не дополз.

Девочка живо подбежала к нему, опустилась рядом на колени. Бережно коснулась свалявшейся шерсти и ощутила под ладонью зыбкое, дотлевающее тепло. Она снова посмотрела на раны. Было удивительно, что пес до сих пор жил.

Что она могла сделать для него, как помочь?.. Хоть всю рубашонку раздери на повязки, так ведь не хватит. Оставив корзинку, она побежала к ручью, принесла в ладонях воды, попробовала обмыть разорванную морду:

– Не умирай, славный… Не умирай…

Пес не открыл глаз, не пошевелился, даже уши не дрогнули. Девочка принесла еще воды, попыталась дать ему пить, но он ушел слишком далеко и уже не мог лакать.

Тогда она осторожно, чтобы не причинить боли, обняла пса за шею и прижалась, стараясь поделиться хотя бы теплом. Приникла губами к мохнатому уху и стала шептать, что на душу приходило. Она взахлеб рассказывала Богам о том, как это невозможно, чтобы пес умер. Она убеждала серого зверя, такого огромного и крепкого, еще чуть поднатужиться и задержаться здесь, под этим солнцем, на зеленой земле. С ней.

Пес никак не отвечал ей, и бусина в его ошейнике не блестела, залитая кровью. Девочка подумала о хлебной закваске, томившейся в горшочке, и о том, как, наверное, уже разволновались дома. Где ее найдешь теперь, тропинку домой? А впрочем, она бы все равно никуда не ушла. Не смогла бы. Не бросила.

Зверей и птиц не слышно было в лесу, и девочка испуганно обернулась на шорох. Первой мыслью было: как защитить?.. Но через поляну семенил длинноухий мышастый ослик, а на нем верхом сидела смуглая седенькая старушка.

Девочка вскочила и побежала навстречу:

– Бабушка, милая, помоги!.. Старушка отозвалась по-веннски:

– Так я, деточка, затем сюда и приехала. – Потом легко соскочила наземь и наклонилась над псом: – Совсем не бережешься, малыш… Разве ж можно с собой так, глупенький?

На крупе ослика висели пухлые переметные сумы, и там нашлось все, о чем только что горевала Оленюшка: снадобья в баночках и туесках, тряпицы для повязок.

– Я стану лечить, а ты держи его, – распорядилась старушка.

– Как, бабушка?.. – не поняла девочка и собралась подсунуть руки под голову пса.

Седовласая женщина зорко глянула на нее:

– Так же, как доселе держала. Зови своих Богов. Гони смерть… – И добавила нечто уже вовсе загадочное: – Если он вернется, так только ради тебя.

Оленюшка не очень это поняла, но спрашивать не посмела. Вдвоем они возились над псом весь остаток вечера. Девочка таскала из ручья воду в ведерке, сделанном из гладкой коры неведомого ей дерева. Обламывала сухие ветки, устраивая костер. Толкла что-то в беленькой ступке. И все время молилась, великой Матери, Вечно Сушей Вовне, потом Старому Оленю, пращуру ее рода, и, конечно, Богу Грозы, чей орел завел ее в этот лес. Иногда она думала о том, какой переполох был теперь, наверное, у нее дома. Но про это думалось как-то глухо, издалека. Кончилось тем, что умаявшаяся Оленюшка так и заснула, прильнув к косматому боку зверя и слушая, как внутри, под ранами, упрямо стучит измученное сердце.

Она проснулась, как от толчка, посреди ночи в самый глухой час, открыла глаза и увидела, что возле костра появилась еще одна гостья. И такова была эта гостья, что девочка плотнее обняла неподвижного пса, словно ее жалкое усилие вправду могло его защитить. На границе светлого круга стояла худая рослая женщина. В длинной, до пят, белой рубахе и темно-красной поневе с прошвой, расшитой белым по белому. Распушенные пряди седых волос достигали колен. Лицо же… Страшная гостья не была ни старой, ни молодой. Время попросту не имело к ней отношения.

– Он допел Песнь, – сказала она, и голос шел ниоткуда. – Он мой.

Старушка, которой девочка помогала весь вечер, подбросила в костер хвороста и спокойно ответила:

– Не первый раз мы с тобой встречаемся, и бывало так, что я тебе уступала. Но его ты не получишь.

Огонь, ободренный новой порцией дров, вспыхнул ярче, и худая женщина отступила на шаг. Но и только. Она сказала:

– Он принадлежит мне. Погаснет твой костер, жрица, и я его заберу.

Жрица ответила почти весело:

– А вот и не заберешь.

Девочка услышала, как сердито вздохнула хлебная закваска в горшочке, и ей показалось, будто пришелица испугалась этого звука. На всякий случай Оленюшка подтянула корзинку с горшочком поближе к