за эти два дня.
-- Садитесь, милорд Ойстер, -- сказал Дойл светским тоном.
Ойстер сел -- ему дали табурет.
-- В прошлую нашу встречу вы сообщили мне, что вместе с двенадцатью членами Королевского совета придумали подлейший заговор против своего короля и сюзерена, заключавшийся в том, чтобы убить его и объявить себя регентами при младенце, которого носит под сердцем королева. Я не исказил ваших слов?
Хотя в камере было прохладно, Ойстер заметно вспотел, быстро и судорожно потер свое брюхо, где наверняка осталась тонкая царапина от кинжала Дойла, и пробормотал:
-- Я был обманут и завлечен. Я не ведал, что делаю.
Дойл взял паузу, словно бы всерьез обдумывая эти нелепости, потом произнес участливо:
-- Я готов поверить, что так и есть. Вы, милорд, человек недалекий, живете в развлечениях и потехах. Угрозами или лестью вас могли завлечь в заговор, которому вы никогда не сочувствовали душой.
В глазах Ойстера засветилась бешеная, сумасшедшая надежда, кажется, он готов был, подражая Майле, броситься на колени, да еще и целовать Дойлу руки. Дойл продолжил:
-- Но те, кто вовлекли вас в этот заговор, не признают своей вины и называют зачинщиком вас одного.
Он затрясся.
-- Знаете, что это значит? Если никто из них так и не признается...
Дойл поднялся со своего места, подошел к Ойстеру и повторил ему те слова, которые так точно подобрал Рикон. О скопстве и карах и наградах Всевышнего. Потом добавил:
-- Если же мы найдем истинного виновника заговора, то вы, милорд Ойстер, хоть и не получите прощения, но, вероятно, сохраните жизнь. Избегните мучений и позора.
-- Они должны признаться, -- прошептал он в панике. -- Они говорили... Они задумали это. Я бы взглянул им в глаза и заставил бы признаться!
Дойл довольно кивнул:
-- Вы получите такую возможность. И совсем скоро, -- а потом крикнул: -- приведите милорда Трэнта.
Глава 18
К полуночи пришлось прерваться -- Дойл велел развести лающихся лордов как можно дальше друг от друга, приказал писарю подготовить до утра все бумаги о сегодняшних допросах и, накинув темный плащ с глубоким капюшоном, отправился к каналам, где его поджидал Шило. Тени неслышно двигались рядом.
-- Высокий лорд, -- вор преклонил колено и прижался, по обыкновению, губами к руке Дойла. -- Город неспокоен, он полнится слухами. Болтают, -- он клацнул зубами, в поисках нужного слова, -- говорят, какой-то колдунишка на Рыбном рынке совсем страх потерял. Болтают, будто ему пора вырвать его мерзкий язык и засунуть... -- Шило сплюнул на землю, видимо, не желая при Дойле говорить, куда именно должен быть засунут язык. -- Завтра светлый день Очищения. Всевышний наказал очищаться от грязи, падали всякой. Людишки хотят его тоже того -- очистить. А он вам, может, понадобится, высокий лорд.
-- Наверняка понадобится, -- кивнул Дойл. Занимаясь милордами, он ни на минуту не забывал о ведьмах. Кем бы ни был этот колдун, он может что-то знать. -- Где его будут очищать?
-- Так на Рыбном и будут. С утра, после торгов.
Дойл протянул Шилу несколько монет, которые тот принял с еще одним почтительным поклоном и, пятясь, растворился в ночной темноте.
Дойл вернулся в замок и упал на постель совершенно без сил, давая себе слово, что, когда милорды и ведьмы не будут угрожать Эйриху, обязательно позволит себе проспать так долго, как только сумеет. Он почти не чувствовал, как Джил снимает с него одежду и набрасывает одеяло, провалившись в густой, болезненно-короткий сон, который окончился слишком рано.
Рыбный рынок был далеко не лучшим местом Шеана. На три квартала во все стороны от него разносился удушливый сладковато-соленый аромат тухнущей рыбы и потрохов; брусчатка еще век назад, когда рынок только появился, покрылась несмываемым слоем скользкого жира вперемежку с тиной, поэтому ходить по нему всегда было тяжело. Но Шеан кормился богатой, полноводной рекой Трик, всегда изобилующей лоснящейся крупной рыбой, поэтому рынок не пустел ни на мгновение, привлекая бедняков, довольствовавшихся дешевой костлявой синькой и обрубками хвостов, и богачей, придирчиво
