твоего имени, казнили публично. Я... -- он осекся и закончил, все также глядя в сторону, боясь встретиться с братом взглядом: -- о нем уже не стоит беспокоиться.

 -- А милордам совета ты такой милости не оказал, -- заметил Эйрих, тоже переводя взгляд, но больше ничего не сказал и не уточнял, в какой канаве лежит тело отца Рикона. Или в каком саду для него подготовлена могила. Он понял, что Дойл оборвал жизнь бывшего друга своей рукой.

Однако чаша мучений была еще испита Дойлом не до дна. Оставались последние глотки -- и он не сомневался, что когда покажется дно, он рухнет замертво.

За время его отсутствия кляп сменили на намордник, и стало еще хуже. В наморднике Эльза смотрелась жалкой и потерянной. Какими лживыми и пустыми были глаза Майлы! И какими живыми, настоящими -- глаза Эльзы.

Тени окружили Дойла, предлагая свою помощь, но он прогнал всех. Если ведьма решит убить его -- он будет рад встретить свою смерть. И пусть Эйрих сам ее ловит, пусть он ее казнит -- ему уже будет все равно.

Он отстегнул намордник, но Эльза не произнесла какого-нибудь смертельного проклятия, она прошептала:

 -- Торден!

 -- Не смей! -- он закусил кулак, чтобы справиться с собой. Слабость была недолгой. Он сумел выговорить: -- Не смей произносить моего имени. Ты, ведьма, стоишь перед главой королевской тайной службы милордом Дойлом. Тебе это ясно?

 -- Да, милорд, -- она всхлипнула и проговорила быстро: -- я никогда не делала того, в чем ты меня обвиняешь! Я никогда не насылала чуму на Шеан!

 -- Хочешь сказать, здесь есть еще одна ведьма, которая это сделала?! -- он тихо усмехнулся. -- Поздно, Эльза. Поздно лгать и изворачиваться. Я бы, подобно героям старых трагедий, которые ты наверняка читала много раз, спросил бы, как ты могла. Но слова ведьмы -- всегда ложь. И перед допросом я должен... -- он запнулся, -- я должен поблагодарить тебя за то, что одной лжи так никогда и не прозвучало.

Она шире распахнула глаза, и он пояснил:

 -- Я благодарен, что ты никогда не говорила мне о любви, моя дорогая жена.

Он опустился за стол, подвинул себе бумагу и перо и спросил, не в силах смотреть ей в глаза:

 -- Где и когда ты родилась?

 -- Двадцать пять лет назад, в пять тысяч триста сорок втором году от сотворения мира, в поместье моего отца лорда Риенса.

Новая ложь. Едва ли ведьма действительно была дочерью знатного лорда. Как и сбежавшая Майла, она наверняка позаимствовала имя и титул. Но он записал -- потом, другими чернилами, он напишет ее ответ под пытками.

 -- Когда ты вступила в контакт с темными силами и врагом Всевышнего, чтобы получить магию?

 -- Никогда, милорд. Магия была дана мне при рождении.

Это он тоже записал -- отстраненно, словно стал наблюдателем в собственном теле. Не он писал -- его рука. Не он спрашивал -- его язык.

 -- Когда ты впервые принесла жертву темным силам?

 -- В двенадцать. Я зарезала петуха.

Что такое петух в сравнении с двумя тысячами горожан? Но Дойл записал. Потом были еще вопросы, такие же привычные, как и первые. И ответы -- сухие, краткие и нарочито-невинные. И наконец он спросил:

 -- Зачем ты наслала чуму на Шеан?

 -- Я не насылала, милорд.

Дойл ударил ладонью по столу, заставляя чернильницу подпрыгнуть.

 -- Возможно, она возникла сама -- а потом так же внезапно отступила?

 -- Она отступила, милорд, потому что я и мои ведьмы нашли способ изгнать ее. -- Эльза склонила голову и шепотом попросила: -- позвольте мне рассказать все с самого начала, милорд? Я прошу вас.

"Ведьмы хитры, -- часто говорил Рикон, -- они стараются запутать в паутине своей лжи, заворожить, а потом нанести удар в сердце". Дойл встал из-за стола, облокотился на него рукой и повел плечом:

 -- Чтобы ты солгала снова?

 -- Ни разу, милорд, я не лгала вам. Скрывала многое, но никогда не лгала. Выслушайте меня, хотя бы во имя тех обетов, которые мы приносили перед Всевышним. А потом я приму от вас любую кару -- как подобает покорной жене.

Она не была покорной ни дня их короткого брака. Но Дойл ответил (почти беззвучно, одними губами):

 -- Говори.