Дойл проверил удобство табурета, как можно незаметней потер ногу и сообщил, что готов провести всю ночь, слушая ее голос.
-- Пересядьте сюда, здесь будет удобнее, -- леди Харроу поднялась со скамьи, и Дойл, поколебавшись, занял ее место. Она тем временем позвонила в колокольчик, вызывая слугу, и велела принести вина, а потом жестом что-то показала -- и слуга достал откуда-то низкую скамеечку, поклонился и предложил Дойлу положить на нее ногу. Боль отступила почти полностью.
-- Благодарю вас, леди, -- сказал он, а она, вместо того, чтобы начать рассказ, с легким сомнением спросила:
-- Ваша нога болит все время?
Дойл плотнее сжал губы, разом засомневавшись в своем желании просидеть у нее всю ночь. Меньше всего на свете он желал с кем бы то ни было обсуждать свои увечья и уродства.
-- Я не хотела оскорбить вас этим вопросом, милорд, -- осторожно пояснила леди Харроу, -- но я много училась лекарскому делу и могла бы помочь вам.
Дойл поднялся со скамьи, недовольно оттолкнул маленькую скамеечку и твердо сказал:
-- Леди Харроу, я ценю, клянусь, ценю ваше доброе отношение и желание помочь всем страждущим, включая меня. Но при необходимости я могу получить помощь всех лекарей королевства. И обращусь к ним, если пожелаю, -- он понимал, что говорит слишком резко и даже грубо, но она затронула слишком болезненную для него тему.
Она поняла это, краска сошла с ее лица, она подалась назад, вжимаясь спиной в высокую спинку стула, и Дойл пожалел о своей несдержанности. В нем было достаточно неприятного, пугающего и отталкивающего -- не стоило еще и демонстрировать свой злой язык.
-- Мне стоит уйти, леди, -- заметил он спокойно, -- уже ночь, а завтра утром прибывает его величество -- не стоит печалить его уставшими лицами.
-- Я рада, что вы пришли сегодня, милорд, -- леди Харроу наклонила голову, отвела взгляд в сторону, и Дойл решился на безумство, на сумасбродную дерзость -- шагнув вперед, наклонился и коснулся ее губ быстрым, кратким поцелуем, и тут же отступил назад. Глаза леди Харроу широко распахнулись в немом изумлении -- но оно не обратилось в гнев. Она задумчиво поднесла к губам пальцы, словно пытаясь понять, реален ли был этот поцелуй. Дойл точно знал, что реален -- он чувствовал, пусть только мгновение, тепло ее дыхания, ощущал окутывавший ее аромат.
Ее рука безвольно упала на колени, на губах появилась едва уловимая слабая улыбка.
-- До встречи, милорд, -- прошептала леди Харроу. Дойл эхом отозвался:
-- До встречи.
А с утра город заполнился жителями, одетыми в лучшие свои костюмы, замок приготовился распахнуть перед королем свои двери, в воздухе начали то тут, то там раздаваться пробные звуки рожков. Еще не было полудня, когда из-за крутого поворота перед Шеаном показалась ослепительно-блестящая процессия во главе с горделиво сидящим в седле королем.
Глава 39
Процессия въехала в ворота в тот момент, когда часы на башне пробили полдень, и столица потонула в приветственных криках. С балконов посыпались охапками алые лепестки роз, в воздухе засверкали мелкие монетки, и чернь, не жалея глоток, принялась славить короля. От визга рожков закладывало уши, и нестройное "Эй-рих" сливалось с грубой музыкой, стуком копыт и лязгом тяжелых боевых доспехов. Дойл вместе с остальными лордами стоял перед дверями замка, морщился от розового духа, но не мог не чувствовать той же радости, которая переполняла сердца горожан. Эйрих вернулся и привез победу.
Он соскочил с лошади, с юношеским задором снял шлем, откинул кольчужный подшлемник -- и лорды разразились не менее радостными криками, чем простолюдины.
-- Приветствую, милорды! -- провозгласил Эйрих, и только после этого Дойл получил право сказать:
-- С возвращением. И с победой, ваше величество.
-- Мы привезли штандарты Остеррада, распорядитесь развесить их на площади и порвать как следует -- чтобы все лицезрели результат нашей победы, -- велел Эйрих и, когда лорды расступились, прошел по ступенькам в замок. Не дошел буквально двух шагов -- навстречу вышла королева. В этот раз ее талию не утягивали ленты, но полноту скрывало обилие золота на платье. Громко, как в балагане, вздохнув, она упала на грудь своему царственному супругу.
-- Всевышний, храни короля и королеву! -- раздалось со всех сторон, и под это благословение Эйрих подарил жене поцелуй. Кажется, кто-то даже заплакал -- так прекрасно они смотрелись вместе. Он -- рослый, широкоплечий, в сверкающих доспехах, и она -- в дорогом платье, маленькая, округлая.
