Он снова замолчал, прижимаясь губами к ее шее. Из груди его вырвался тяжкий вздох.
— Сможешь ли ты простить меня за то, что унижал? — прошептал он ей на ухо, лаская его губами. Лина могла поклясться, что по телу от его щекочущего дыхания побежали мурашки. Но ничего этого Люк не заметил. — Я делал это специально, потому что злился… Теперь я понимаю, что уже тогда желал тебя со страшной силой. Но это было из разряда… В общем, я не мог об этом думать, а уж тем более, верить этому.
Она понимала и никогда не считала себя ему ровней. Унижать себя не позволяла, но и на одну с ним ступень не становилась никогда даже мысленно. Как же это все грустно!
— А потом я стал лучше узнавать тебя, больше разговаривать. И тогда я понял, что красота твоя вовсе не холодная, что внутри тебя живет очень цельный человечек, который точно знает, чего хочет от этой жизни. Ты с таким жаром каждый раз доказывала, что ничем не хуже меня, что, наконец-то, и я это понял. И знаешь… я как-то вдруг осознал, что все те девушки, что нравились мне раньше, не идут с тобой ни в какое сравнение.
Бедное ее сердце! Оно пропускает удар за ударом! Если так и дальше пойдет, то оно остановится от радости. И тут Лина отчетливо почувствовала, как шевельнулись пальцы на ногах, а потом и на руках, но больше ничего сделать она не смогла. Даже малейший знак, что слышит его, послать Люку не получилось.
— Там, на озере… я испугался силы своих чувств к тебе, — его голос звучал так тихо, что Лине приходилось напрягать слух. — С тобой мне было так хорошо, как ни с кем до тебя. И я понял, что мне будет хотеться этого все время. Второй раз я испугался в пещере истины, когда едва не отменил ритуал, который заставил тебя мучаться. Я не имел права заставлять тебя проходить через все это. И за это я тоже хочу попросить прощения. Не знаю, хватит ли у меня сил сказать все это тебе в лицо… Но сейчас я не могу молчать, слова сами рвутся наружу.
Он снова замолчал. На этот раз молчание длилось дольше, гораздо дольше. Лина уже решила, что Люк не заговорит снова, но она ошиблась.
— Когда твоя мама сообщила мне, что ты попала в больницу, в голове словно что-то щелкнуло, и все встало на свои места.
Он говорил что-то еще, но Лина слышала плохо. Слова любви, высказанные так естественно, во власти порыва, оглушили ее. Из глаза скатилась одинокая слеза, оставляя мокрую дорожку на щеке. Но и этого Люк не заметил. Он любит ее! Вот так просто взял и признался в том, во что она боялась верить и о чем запрещала себе мечтать.
Люк аккуратно перевернул ее на спину и едва уловимо коснулся ее губ своими.
— Я знаю, что нужно делать! Теперь знаю… Спи, моя любимая строптивая девочка. Завтра я спасу тебя.
И она уснула. Впервые за последние дни сознание не уползло от нее без предупреждения, чтобы вернуться, когда ему вздумается. Она именно уснула со счастливой улыбкой на губах. И пусть улыбалась она в душе, а внешне оставалась такой же неподвижной, но сердце ее пело от радости и билось в унисон с сердцем Люка. Теперь Лина об этом знала точно.
На утро они переместились в Саржению. Но не в дом Люка, как сразу же поняла Лина, услышав взволнованный голос Каролины.
— Что с ней?!
— Не знаю, — ответил матери Люк. — Она заразилась сама, когда лечила… Врач сказал, что вирус этот ему не известен.
— Куда ты ее несешь? — раздался голос Альметия.
— В артефактную. Ветер проснулся?
— С рассветом…
— Это хорошо!
— Сын! — остановил Люка с Линой на руках голос его отца. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — тихо проговорил Альметий.
— Теперь да, отец. Это раньше я был слепцом…
— Я распоряжусь принести в артефактную кушетку.
Лина не понимала ровным счетом ничего. Зачем Люк принес ее в дом отца? И для чего несет в артефактную? Снова какой-нибудь ритуал хочет провести?.. А в голову уже закрадывалась мысль, которой она отказывалась верить. Этого не может быть! Не может Люк пожертвовать всем ради нее.
— Потерпи, любимая, скоро все закончится, — прошептал Люк ей на ухо, укладывая на кушетку, которую перед этим внесли слуги, судя по характерному шуму.
Без его теплых и надежных рук Лина чувствовала себя осиротевшей, лежа на жесткой кушетке ничем не накрытая. Она зябла, но не могла об этом сказать. Люк же что-то делал, но по звукам Лина не могла определить, что именно.
А потом она услышала скрип, от которого на голове зашевелились волосы. Значит, ее догадка, которую она даже близко не подпускала, оказалась верна. Так могло скрипеть только перо по плотной бумаге. И ничего, что она никогда этого звука не слышала раньше. Она знала, что Люк пишет в ветре свершений.
Ветер поднялся такой силы, что едва не сдул ее с топчана. Он закружил вокруг Лины с грозным завыванием. Кажется, под его натиском даже пострадала ее одежда. И продолжалось это так долго, что Лина уже даже перестала чувствовать твердую поверхность под собой. Она ничего не слышала, кроме всепоглощающего шума в ушах, рожденного ветром. Тело ее потеряло даже ту чувствительность, что была раньше. Но страха не было. С замиранием
