Василий Васильевич ответил не сразу. Хотелось ему помощником сына скорей сделать себе, но и жаль было детских забав лишать.

– Пущай то ведает, – все же сказал он строго, – что государи не токмо весело, но и трудно живут. – Но, почувствовав в наступившем молчании печаль и недовольство, прибавил мягко: – Идем, Иване. Вборзе отпущу тобя, и будешь в игры играти.

– Я те, княжич, другую горку изделаю, – быстро вставил Васюк, – а поливать сам будешь.

Василий Васильевич рассмеялся и весело молвил:

– Ишь, старый – что малый! Обоим занятно. Да яз бы и сам на санках-то покатался.

В опочивальне князя Бориса Александровича, куда, досадливо хмурясь, ввел отца княжич Иван, кроме самого великого князя тверского, был один из любимых его воевод, молодой Лев Измайлов, боярский сын, да постоянный советник его боярин Александр Андреевич Садык.

– Брат мой, – радостно сказал Борис Александрович, подымаясь навстречу Василию Васильевичу, – вести добрые! Садись рядом со мной, будем думу думать вместе. Может, ты хочешь из воевод своих позвать кого? Надобно нам замысел ратный некий дерзко и борзо свершить. От меня будет воевода Лев Измайлов, от тобя кто?

– Ежели из воевод моих нужен храбр да сметлив, – ответил Василий Васильевич, садясь рядом с князем тверским, – то вели покликать Плещеева Андрей Михайлыча. Здесь он, при дворе моем. Ты же пока сказывай, что о шурине моем ведаешь.

– Казимир, князь литовский, а ныне и король польский, выпустил из Литвы вместе с полками их и шурина твоего, князь Василь Ярославича, и князей Ряполовских, и воевод твоих: князя Ивана Василича Стригу-Оболенского, и боярина Ощеру, и князя Семен Иваныча Оболенского, и Федора Басёнка, и Юшку Драницу, и Михайлу Русалку с Иваном Руно.

– Слава те, Господи! – радостно крестясь, промолвил князь Василий. – Сии суть лучшие, верные слуги мои.

– Бают конники, которые из Ржевы от воеводы пригнали, а им та весть в Ржеву из Вязьмы пришла, доброхоты и слуги твои из Пацына Литовского на Ельню пошли, а у Ельни-то они с царевичами Касимом да Якубом сошлись.

– Господи, – шепчет князь Василий, – внял еси Ты мольбам моим.

– Из Черкас пришли царевичи на помочь, бают, тобе.

– Верю Касиму, – воскликнул Василий Васильевич, – как сыну своему! Клялся он мне на кинжале на вечную службу.

Иван, хотя еще и не забыл досады своей, слушает жадно, что говорят старшие. Радостно ему от добрых вестей, и ясно так чудится, как со всех сторон полки идут к ним на помощь.

– Будьте здравы, государи мои, – громко приветствует обоих великих князей, входя в опочивальню и низко кланяясь, воевода Плещеев.

– Садись с нами, – говорит ему князь Борис, – вести из Литвы тобе ведомы?

– Ведомы, государь, от твоих воевод.

– Слушайте, воеводы, угодно мне и брату моему Василью совет ваш слушать. Яз же мыслю, что время тобе, брат мой, Москву в руки свои взять.

Из Литвы полки идут многие да еще царевичи с ними. У нас же с тобой, слава богу, воев и того более! Как ты о том мыслишь?

Задрожал весь от слов этих княжич Иван, глядит на отца, ждет, что тот скажет. Долго молчит, размышляя, князь Василий.

– А можно ли сие? – осторожно и рассудительно спрашивает он. – Ведь у Шемяки и князя можайского большая сила на Волоке Ламском, и в Клину, и у Димитрова. Как же нам на Москву без боя великого пройти? Везде у Шемяки изделаны засеки да западни. Везде дозоры да заставы. Ранее Волок пробить надобно, потом о Москве уже мыслить.

Князь Василий замолчал, ожидая, что скажут другие, а Ивану стало досадно. Он тоже хотел, чтобы теперь же Москву брать, и потупил печально глаза.

– На дерзость да на хитрость идти надобно! – горячо вдруг воскликнул боярин Садык. – Яз мыслю, надобно к Москве тайно от Шемяки и борзо доспеть! Как же сие содеять, пусть воеводы рассудят.

– Добре, добре, – согласился воевода Лев Измайлов, – в лоб его, Шемяку-то, долго бить. Надобно обойти его полки, надеясь на дерзость и хитрость свою. Слухи-то из Литвы и о царевичах и о нашем походе, чай, дошли до Шемяки-то. Да и до Москвы не ныне, так завтра дойдут.

– Истинно, истинно, – загорячился опять Садык, – затревожится Шемяка-то. Со всех сторон на него идут, а Иван-то можайский токмо бегуном быть может, опаслив, как заяц.

Садык махнул рукой и засмеялся, продолжая торопливо:

– Ежели сведают они, что все на них идут, то и сами к Москве подадутся. Верно ли сие, воеводы?

– Истинно, – заговорил Плещеев, – истинно. Потому испугается Шемяка-то, что Москва, о сем узнав, тоже против него подымется, последнюю опору он с Москвой-то потеряет.

– Истинно, – подтвердил и Лев Измайлов, – так по ратным хитростям подобает, и воеводы Шемякины вспять к Москве пойдут.

– Ну а коли мы Москву-то захватим, они в Галич побегут! Больше некуды! – снова вмешался боярин Садык.

– Хитер ты, боярин, – воскликнул Василий Васильевич, – сумел два дела во едино сложить! Москвичи-то, как сведают обо всем, смуту подымут, и страха у них от Шемяки не будет, лишь токмо наших конников узрят.